Наказание так и не последовало. Шарон потеряла молочный зуб и ободрала нос, но про Памелу так и не рассказала. Сначала Памела успокоилась, но потом, когда увидела лицо Шарон… Она много раз пыталась заговорить с ней, но та только печально смотрела на нее. Вскоре семья Шарон переехала, но Памела так и не забыла об этом случае и так и не простила себя за то, что сделала с этой девочкой, которая просто хотела, подружиться с ней.
— Достаточно, мэм, — Григгс тронул ее грязным пальцем, — теперь давайте ее сюда.
Памела с удивлением смотрела на таблетку, расплавившуюся от жара ее ладони, но Григгс совершенно спокойно взял ее и сунул себе в рот. Таблетка хрустнула на зубах, кадык бродяги дернулся, и Григгс улыбнулся.
— Может быть, это и немного, но я же говорил, что отработаю. А грех небольшой, мне доводилось испытывать и худшее. — Он прикоснулся рукой к своей кепке. — Доброй ночи, мэм.
Придя в себя, Памела обругала себя за глупый страх. Григгс просто старый немытый бродяга и ничего больше. К тому же жить ему, бедняге, осталось год или два. С другой стороны, может быть жизнь ее будет теперь лучше, потому, что она помогла ему — дала денег, — по крайней мере, это было единственным объяснением ощущению легкости, возникшему у нее. Честно говоря, она с трудом удерживалась, чтобы не побежать вприпрыжку и не начать танцевать посреди замерзшей улицы.
Дома Памела задремала в гостиной перед уютно мурлыкавшим телевизором. Сначала сны ее были неясными и туманными, однако в конце концов она обнаружила себя стоящей в бассейне в Уичите. Ярко светило солнце. Воды в бассейне — всего по щиколотку, и Памела совсем уже собралась вылезти, как вдруг увидела, что бассейн окружен сотнями маленьких девочек в голубых купальниках, готовящихся нырнуть. Но если они нырнут в этот бассейн…
Одна из них уже почти прыгнула, и Памела кинулась к ней через весь бассейн, едва успев поймать, но только она водворила девочку на место, у противоположного бортика приготовилась к прыжку другая. За второй последовала третья, четвертая… Памела носилась как сумасшедшая, едва успевая ловить прыгающих девочек. Что интересно, количество желающих разбить себе голову не уменьшалось, а, напротив, увеличивалось. Ей суждено остаться здесь навечно, — кидаться на помощь каждой девочке, но приласкать, утешить их времени не хватит никогда.
Бассейн был уже переполнен рыдающими детьми, стоящими по шею в воде. Памела с трудом продиралась сквозь толпы девочек, с ужасом понимая, что рано или поздно не успеет, и кто-нибудь все-таки разобьется, и вода окрасится в ржавый цвет.
Когда она пыталась поймать, наверное, уже десятитысячную девочку, перед ней внезапно возник Григгс, покрытый черной липкой грязью.
Он схватил Памелу за руку, когда та проносилась мимо него, и сказал, улыбаясь своей гнилозубой улыбкой:
— Теперь моя очередь, мэм.
Григгс наклонился к плачущей у его ног девчушке и протянул ей мятную таблетку, достав ее из своего вечного пластикового пакета.
В тот же миг Памела оказалась сидящей высоко над бассейном в кресле инструктора. Внизу Григгс, казалось, безо всякого труда подхватывал детей, успокаивал плачущих и раздавал направо и налево красные мятные таблетки. Каждая девочка, которой удавалось поймать подарок, пробиралась к лесенке и исчезала. Постепенно бассейн пустел и количество детей, желавших кинуться в него, уменьшалось.
Памела попыталась позвать Григгса, чтобы поблагодарить его, но оказалось, что рот у нее набит мятными таблетками. На ее небесно-голубой купальник упала алая капля, и это почему-то наполнило ее душу блаженством…
Она проснулась, все еще ощущая на языке мятный холодок, но оказалось, что запах мяты исходит от Дональда, склонившегося над нею. Его гладко выбритое правильное лицо было так близко, что черты казались расплывчатыми. Одет он был в свое длинное белое зимнее пальто, и в мерцающем свете телевизора очень походил на приведение.
— Салют, — сказал он.
Он всегда так ее приветствовал. Памела находила, что это весьма идиотская привычка, но старалась мириться с некоторыми неудобствами «во имя великой любви». Потягиваясь, она пробормотала:
— Никогда больше не дам тебе ключ.
Он поцеловал ее в лоб:
— Я хотел позвонить, но побоялся разбудить тебя.
— Да, это была бы великая трагедия.
Дональд выключил телевизор, помог Памеле подняться с дивана, обнял и так, в обнимку, повел в ванную. Она было хотела сказать ему, что способна добраться до туалета без посторонней помощи, но передумала. Собственно она радовалась его приходу, и совсем ни к чему было начинать перепалку.
Когда они легли, Дональд сказал:
— Я нашел работу. Буду заниматься маркетингом.
— Мои поздравления, — сказала она, зевнув.
Позже, чувствуя себя совсем проснувшейся, она как бы невзначай поинтересовалась:
— Как ты думаешь, что такое грех?
Дональд откликнулся:
— Что?
Памела приподнялась на локте:
— Я хочу спросить, ты веришь в грех?
Дональд изумился:
— Ты чувствуешь себя в чем-то виноватой?
— Да нет, — протянула она, совсем не будучи в этом уверена.
— Ты хочешь сказать, что нам пора пожениться?
— Нет, — она чувствовала во всем теле усталость и поняла, что не может больше спорить, — я, наверное, просто думала вслух. Просто я сегодня говорила с одним человеком, и он заставил меня задуматься о том, что же все-таки люди называют грехом.
— С каким человеком? — сон слетел с Дональда и голос прозвучал слегка сердито.
Памела пожалела, что завела этот разговор.
— Да ни с каким. Обычный бродяга. Он что-то там бормотал насчет греха, а мне это почему-то запало в голову.
Дональд включил ночник.
— Интересно, зачем это тебе понадобилось разговаривать с бродягой, да еще и задвинутым на религию? Именно такие шизоиды и становятся маньяками-убийцами.
Памела откинулась на подушку и закрыла глаза.
— А я с ним и не разговаривала. Он клянчил у меня деньги и что-то бормотал. Я дала ему деньги, и он отстал. Вот и все.
— А сколько ты ему дала?
— Не волнуйся — не разорюсь.
Дональд возмущенно фыркнул:
— Учитывая, сколько ты получаешь на своей прекрасной работе, разориться для тебя — пара пустяков.
Памела тысячу раз говорила ему, что ее финансовые проблемы его не касаются — хотя в данном случае он был безусловно прав — но сейчас у нее уже не было сил спорить. В конце концов, он ведь приехал из Канзас-Сити специально, чтобы провести с ней ночь, а ведь мог бы спокойно переночевать там в отеле за счет своей новой фирмы. Тем более теперь, когда они оба окончательно проснулись, есть масса куда более приятных вещей, чем ругань. Она повернулась к нему и целовала его до тех пор, пока у него не пропала охота разговаривать.
Занимаясь любовью с Дональдом, Памела размышляла о том, не является ли такой способ решения конфликта грехом — с точки зрения Григгса.
Позже она лежала, уставившись в пустоту, и думала о том, как хорошо было бы родиться кем-нибудь другим. Дональд вернулся из ванной и рухнул на постель рядом с ней.
— Ты Меня измучила, — заявил он, я соображаю не лучше, чем консервная банка.
Памела покосилась на него с неодобрением.
— Не прыгай на кровати, о'кей? Если ты пробьешь дыру в полу, платить за ремонт придется мне.
Он выключил свет и повернулся на бок, сказав:
— Извини.
Памела хотела было сказать что-нибудь ласковое, но раздумала, побоявшись, что будет только хуже.
Засыпая, она желала только одного — не видеть снов.
Разбудили ее душераздирающие звуки тяжелого рока. Из радиобудильника неслась «Лестница в небо». На всякий случай она стукнула по нему, уронив будильник на пол.
— Извини, дорогая, — донесся голос Дональда из ванной.
Памела села.
— Что происходит? — заорала она. Язык едва ворочался, словно заржавел.
— Я тебя не слышу из-за «Лед Зеппелин». Что ты его вообще настроила на это старье?
Она наклонилась и выдернула шнур из розетки. Перед тем как погаснуть, оранжевые цифры показали 7.10 утра.
— Почему ты так рано встал? — крикнула она. — Сегодня ведь суб-б-о-о-та!
Памела почувствовала, как снова заболела голова.
Дональд появился в дверях в рубашке, но еще в пижамных штанах, держа в руках ботинки и носки.
— Я боялся, что у меня не будет времени, и встал пораньше.
— Времени для чего? — Памела старалась говорить спокойно, но это ей давалось с трудом.
— У меня в полдень ланч с новыми боссами, — ответил Дональд. — Поэтому мне надо быть дома к восьми, переодеться и помыться. Если бы мы жили вместе, можно было бы валяться еще целый час.
Памела уже с трудом сдерживала свой гнев:
— И то, что мы живем не вместе, это, конечно, моя вина.
