Домик был заслонен деревьями, сквозь которые из щели ставен скупо маячил огонек. Постучали в окно.
— Откройте!
Никто не отвечал. Тогда я забарабанил по стеклу так, что оно все затряслось со звоном и, при повторном стуке, обещало развалиться. Кто-то подошел к ставне.
— Кто там?
— Немедленно откройте, да живее!
— Кто там? — повторил женский голос.
— Сотрудники розыска.
За окном шопотом переговаривались.
— Если вы сейчас не откроете, мы будем ломать окна.
— Сейчас! Сейчас!
На пороге показалась женщина.
Через несколько минут послышался стук отворяемой двери, и на пороге показалась женшина с лампой.
— В чем дело?
— Вот увидите, в чем дело. — И вошли за ней в квартиру.
— Извольте наши документы, — и перед ее испуганной физиономией я открыл книжку своего удостоверения. — Теперь покажите вашу квартиру.
Осмотрели две комнаты, вернулись в кухню, горище осмотрели, — нигде ничего.
— А с кем вы разговаривали? У вас есть еще комната?
— Это мой муж, батюшка, больной, в каморке лежит.
— А ну, тетка, веди к мужу.
Каморка оказалась сносной комнатой, правда, без окон, но убранной слишком хорошо по сравнению с остальными комнатами. На кровати лежал мужчина лет сорока пяти. Бритый, с пушистыми светлыми усами, голова лысая, нос приплюснутый. Я обратил внимание на его руки: широкая ладонь, а из нее вылезло пять длинных пальцев и каждый возле ногтя сворачивал влево, — неприятная рука.
— Больны, что ль?
Он застонал.
— Ох, болен. Давно не выхожу. Ревматизма мучит. Ох, святые угодники!
И взгляд его маленьких серых глаз обратился к образу, свисавшему с угла напротив.
— Я доктора вам приведу.
— Ох, не надо, не верю им, лучше жениными средствами.
И он заискивающе посмотрел на меня.
У изголовья стоял стул, на котором висел наспех брошенный пиджак и жилет. На сиденьи тикали серебряные круглые часы. Под стулом стояла пара сапог.
Я быстро сорвал с него одеяло. Он привскочил даже.
Ну, да, я был прав, — брюки были на нем.
Под щеками у него гневно заходили желваки. Он, видно, хотел вскочить, но потом сдержался.
— Шутник вы!
— Нет! — иронически сказал я. — Шутник вы, — лежите в теплых брюках, Вы лучше теплое одеяло возьмите, вместо пикейного, если вам в июле месяце холодно.
— И то правда. Ермолаевна, дай-ка ватное одеяльце. Холодно!
И он нарочито задвигался, как-будто его знобило.
Я был почти уверен, что это он справа следил за нами, но задержать и доставить в розыск было бесполезно, ничего не даст. Лучше оставить, тем более, что в голове зародился дальнейший план.
— Ну, ладно. Ковальчук, пошли. Простите за беспокойство.
И мы вышли, без всяких приключений вернувшись в город.
В розыске на учете Колачева не было, — я справлялся. Обыск делали мы, как выяснилось, у Колачева.
На утро я имел разговор с Радинским.
— Что вы вообще делаете в целях предотвращения нападений?
— Облавы. Потом высылаю всю активную часть на дежурства в Фонарный переулок,
— Вы бы еще из губернии гарнизон вызвали, тогда наверняка ничего не вышло бы.
— Прошу вас таким тоном со мной не разговаривать! Вы мне, как помощнику начальника управления, подчиняетесь.
— Как помначу, конечно, но не как начканцу. А сейчас я с вами говорю, как с начканцем. Докажите обратное.
Он побледнел от злости.
— Я буду жаловаться Фролову. Это чорт знает что!
— Кому угодно, — сказал я и отправился в Исполком.
Рассказал Фролову о вчерашнем, показал лассо, об'яснил ему свой план и просил о нем никому не говорить.
В тот же день я уехал, дав необходимые указания Ковальчуку и перед от'ездом кое-о-чем переговорив со старшим по посту ТОГПУ ст. Духобожск.
Радинскому я послал записку, что меня телеграммой вызвали к больной жене и что скоро буду.
Приехал я в начале вечера и сразу в губрозыск к своему бывшему начальнику, в агентурный отдел. Мой план он вполне одобрил. Из розыска я вышел совершенно преображенный. Ловко посаженный рыжий парик, окрашенные в рыжий цвет брови, маленькие рыжеватые усы и, в довepшение, пенсне — делали меня похожим, в сером костюме и желтой соломенной шляпе из гардеробной агентурного отдела, на среднего достатка нэпмана-спекулянта. Пешком направился в ближайший кино-театр. Обратят на меня внимание, значит плохо сработано. Не обратили. Досмотрел до конца тягучую фильму и на трамвае на вокзал. В буфете просидел до утра, а утром поехал поездом дальнего следования, останавливавшимся в Духобожске. Доехал. Зашел на станцию в буфет, выцедил пару пива, громко говоря с буфетчиком об урожае и хлебных ценах, потом поехал в город на извозчике.
На базарной площади ходил, осматривая сдающиеся лавки, долго, чтобы обратить на себя внимание. Договорился с владельцем одной из них, дал задаток, сказав, что открываю свою ссыпку хлеба.
В столовой возле Исполкома, носившей громкое название: «За власть советов», я заказал обед и спросил бутылку дорогого вина.
Не успел сесть, как отворилась дверь и вошел высокий, длинный молодой человек, которого я уже заметил на базаре. Лицо его было бесцветным и ничем не выделялось. Таких лиц было много. Он сел против меня у противоположной стены, взял бутылку пива и медленно стал глотать его из толстой граненой кружки, временами посматривая на меня.
Поблескивавший кольт повернулся в спину извозчика.
— Слушайте, хозяюшка, тут можно найти приличную квартиру в районе базара, а? Я завтра переезжаю сюда. Сам, правда. Жена после уж. Я хорошо заплачу. Мне две комнаты надо, хорошие только.
Хозяйка наговорила мне с десяток адресов.
— Завтра я приеду вторым вечерним, а послезавтра утром схожу посмотрю, спасибо вам, — и, вытащив из бокового кармана пачку денег, отсчитал за обед.
Молодой человек скользнул взглядом по пачке и вновь принялся глотать пиво.
Я вышел, взял, не торгуясь, извозчика и поехал на станцию.
Когда колеса, без шин, застучали по мостовой, я услыхал, как стукнула дверь столовой. Никто не мог войти, так как на улице никого не было, значит кто-то вышел. Я не оглянулся, потому что знал, кто это мог быть.
На другой день, в 10.52 (поезд опоздал на две минуты), я вылезал на платформу Духобужска. В руках у меня был саквояж и чемодан, которые носильщик снес через зал 1 класса на улицу. В зале сидел Ковальчук, упорно всматривавшийся в каждого входившего.
Я закурил, при чем спичку бросил в ящик для окурков, высоко подкинув. Ковальчук изумленно вытаращил на меня глаза, потом радостно сорвался и побежал в рядом находившуюся дежурку ГПУ. Вышел на улицу. Носильщик устанавливал мои вещи на пролетке. На вокзальной площади был только один извозчик.
— Где же ваши извозчики?
— Ночью редко, когда бывают у нас пассажиры, которые с этим поездом; а то на вокзале ночуют, — об'яснил носильщик.
— В гостиницу. Не гони только, а то у меня вчера на вашей мостовой чуть все кишки не повытрясли, чтоб чорт взял ваш комхоз.
Извозчик не ответил и медленно поехал. Проехав так с версту, я оглянулся. По полю, возле шоссе, быстрым шагом шли две фигуры. Я вытащил кольт и свел с предохранителя. Мы в'езжали в Фонарный переулок. Возница, все время молчавший, засвистел вдруг какую-то заунывную песню. Поблескивавший кольт повернулся в спину извозчика. Только успел это сделать, как справа что-то со свистом прорезало воздух и накинулось мне на шею. Извозчик быстро обернулся — и на меня. Я выстрелил в него в упор. Он покачнулся и упал на сиденье. Я же валялся на земле. Возле меня возились две фигуры. Один шарил по карманам, другой уперся коленями в грудь и крепко держал руки. Парень здоровый. О том, чтобы вырваться, нечего было и думать,
— Ну, живей, — сказал он другому, — да петельку потуже на шейке их коммерческого благородия.
Но тут их сшибли с ног подоспевшие Ковальчук и агент ТОГПУ. Высокий пустился наутек, но на этот раз далеко не убежал. Меткая пуля остановила его — и навеки. Второго же мы на пролетке свезли в розыск, завезя по дороге в больницу раненого мною извозчика.
Здоровый дядя оказался моим «давнишним знакомым» ревматиком Колачевым. В управлении много переполоха наделало наше появление. А апофеозом было, когда я с себя стащил парик и сорвал усы. «Давнишний мой знакомый» к общему удовольствию сплюнул от злости и длинно, затейливо выругался.
Помимо него на скамью подсудимых сел и оправившийся извозчик, на квартире которого был найден целый склад награбленных вещей. Вскоре после этого Фролова освободили от занимаемых им трех должностей, и он принял дела зав. Земотделом. Там ему было спокойнее.
Досаднее всего то, что я месяца два ходил с рыжими бровями, не мог никак отмыть, — уж больно хорошо постарался парикмахер губрозыска.
