нащупал там то, что изменило его настроение.
— И конфету отдать? — переспросил он, разгибаясь.
— Всё давай, всё, — кивнул Поджеро, продолжая держать раскрытую ладонь.
Пиноккио ещё раз ощупал тот предмет в кармане, который придал ему сил. Это была заточка.
— Получай! — произнёс со злости Буратино и располосовал руку хулигана. «Пусть лучше убьют, чем я отдам им денежки», — при этом думал он.
— А-а, — заорал Поджеро, отдёргивая руку.
— А вот и тебе — продолжал Пиноккио, пытаясь ткнуть в живот долговязому заточку.
Но тот отскочил. Хулиганы на несколько секунд растерялись, но они не были бы хулиганами, если бы испугались одного хлипкого пацана с заточкой.
— Ладно… — многообещающе произнёс Поджеро. — Ты сам вырыл топор войны.
— Ты покойник, — пообещал хитрюга.
— И зубы тебе повыбиваем, — добавил беззубый.
«Мамочки, вот теперь они действительно меня прикончат, потом ограбят, а напоследок выбьют зубы», — подумал Пиноккио, чувствуя, что хулиганы окружают его по всем правилам военного искусства.
— Что там происходит опять? — донеслось из другого конца коридора. — Почему не в классе? А ну марш по местам! — это был учитель, второй раз за день спасавший Пиноккио.
Шпана сразу исчезла, как её и не было. А Буратино поспешил спрятать заточку в карман и облегчённо вздохнул.
— Джеппетто, а вам что, особое приглашение нужно? А ну марш в класс.
Так наш герой первый раз оказался в большой и светлой комнате со смешными столами под названием «класс». Окна там были огромные, на стенах висели карты и картинки с людьми, у которых были разрезаны животы. Из животов вываливались внутренности. А на шкафах стояли сушенные и страшные звери.
Все дети встали, когда учитель вошел, и стояли до тех пор, пока учитель не произнёс:
— Садитесь, говорящие обезьяны, а вы, Патроли, прекратите гримасничать, у вас и так физиономия — не приведи Господи. Кто дежурный?
— Я, синьор учитель, — встал один из мальчиков.
— Кто отсутствует?
— Никто, все присутствуют.
— Хорошо, хорошо, — произнёс учитель тоном, который не выражал никакой радости, — кто выучил урок?
Гробовая тишина повисла над классом. В голове каждого мальчишки в это мгновение любой, кто умеет читать мысли, прочёл бы: «Господи, только не меня», или «чтоб ты сдох, очкастая морда, со своими уроками», или «скажу, что у меня живот болел».
— Так, — констатировал учитель, — добровольно получить «пару» никто не хочет. Хорошо, я посмотрю по журналу, — при этих словах кто-то облегчённо вздохнул, а у кого-то начались спазмы в кишечнике. — Итак…
Некоторые захотели спрятаться под парты.
— Итак… — учитель водил карандашом по журналу.
— Да не тяни же ты, долговязый чёрт, — прошептал самый морально слабый ученик.
— Синьор Карбоне, что вы сказали? — оживился учитель.
— Я ничего не говорил, — вскочил несдержанный ученик.
— А мне показалось, что вы говорили о каком-то «долговязом чёрте»?
— Нет, нет, синьор Колибри, вам это послышалось, — стал уверять Карбоне.
— Да нет же, друг мой, не послышалось, — улыбался учитель Колибри, протирая пенсне, — я отчётливо слышал это.
— Вам показалось.
— Нет, не показалось! — вдруг заорал учитель, и от его благодушия не осталось и следа. Он вскочил так, что стул отлетел до самой доски, схватил указку и энергично пошёл по классу, раздавая удары по головам, рукам и прочим частям тела. — Прекратите жевать, Самато, — бац по башке, — хватит карябать парту, Сальтио, — бац по рукам, — прекратите, вертеться, Делоро, — штыковой удар остриём указки в рёбра.
Наконец он продрался сквозь ряды «неприятеля» до самого Карбоне и, торжественно пленив его за ухо, потащил к доске, приговаривая:
— А ну-ка отвечай мне, человекообразное, почему сын Газдурбала Ганнибал разбил римлян при Каннах, перевалил через Альпы и не взял Рим? Отвечай!
— Ухо больно! — повизгивал Карбоне.
— Я тебя не про ухо спрашивал. Отвечать про Ганнибала и про вторую Пуническую войну!
— Ну этот, как его… — начал ученик, почёсывая ухо.
— Ганнибал — добавил учитель.
— Ну да, Ганнибал начал войну и… и при Каннах напал на римлян и разбил их.
— Далее.
— Ну, в общем, разбил их в пух и прах, очень сильно разбил.
— Ну, далее, далее.
— Ну, этот самый парень их так разбил, что им мало не показалось.
— О, Господи! — взорвался учитель. — Лучше этот самый парень разбил бы тебе твою пустую башку. Садись, «два».
— За что? — искренне возмутился ученик.
— Уйди отсюда, а то вылетишь из класса, — закончил учитель, — Так, а кто из вас, говорящие обезьяны, знает, что было при Фермопилах? Ответит Делордо.
— Я не расслышал вопрос, синьор учитель, — сказал тот, вставая.
— Что было при Фермопилах? — устало повторил учитель.
— Я болел, — вдруг заявил ученик.
— Да? Очевидно, с вами случился острый приступ слабоумия, и именно при Фермопилах, — произнёс учитель. — Ладно, мне с вами всё тоже ясно, объявлять оценку нет смысла, вы и сами её знаете.
— Это откуда же я её знаю? — удивился ученик. — Я что, по-вашему, колдун что ли?
— Нет, вы не колдун, вы болван, и ваша оценка два балла. Ладно, хватит на сегодня истории. Перейдём к правописанию. Писать будем букву «О».
— Господин учитель, — робко поднял руку один из учеников, — позвольте вам напомнить, что мы пишем уже букву «О» четыре занятия подряд.
— Ничего-ничего, вам как следует нужно запомнить эту букву.
— Почему? — спросил кто-то.
— Потому что именно с этой буквы начинаются слова «ослы» и «олухи».
В общем, учитель очень понравился Пиноккио. Он казался ему необыкновенно умным человеком. И школа ему понравилась, и класс, и буква «О». Единственное, что беспокоило нашего героя, так это нерешённый вопрос с хулиганами. Но мальчик надеялся, что если он отдаст им три сольдо, которые он выиграл, то они от него отстанут.
Тем временем уроки шли своей чередой, и правописание сменил урок географии, где Буратино узнал об Африке и об африканских людях. А потом начался английский, и парень уяснил важность и значимость артикля «зе». И что он вовсе никакой не «зе», а на самом деле «сэ» или даже не «сэ», а вообще неизвестно как написать. И нужен он очень
