class="p1">— Вас не обременяют военные хлопоты? Не желаете ли уйти на покой?
«А не желает ли ваше величество поцеловать меня в жопу?» — подумал Кутузов.
Словно угадав мысли фельдмаршала, Александр тщательно вытер губы платком.
— Я еще повоюю, государь, — сказал фельдмаршал. — Есть еще порох в пороховницах.
— А я сегодня очень скверно спал! — вдруг вырвалось у Александра. — И голова до сих пор болит.
— Это к грозе, ваше величество, не иначе. Грозовое лето выдалось в этом году.
— Да, да, увы…
Царь тяжело вздохнул. И, сморщив лицо, с мучительным усилием объявил:
— Я нашел нужным поставить над всеми действующими армиями и ополчением единого главнокомандующего. Комитет, мною назначенный, избрал на этот пост вас, Михайло Ларионович.
— Ваше императорское величество, — произнес Кутузов, пустив слезу (старик вообще был очень слезлив), — у меня нет слов, чтобы выразить вам свою глубочайшую признательность за столь высокое доверие. Я не пощажу жизни, чтобы доказать свою преданность Отечеству и вашему величеству. — Фельдмаршал протянул к царю руки. — Всемилостивейший государь…
— Нет! — взвизгнул Александр. — Не надо этих фамильярностей! Я не хочу.
Кутузов растерянно заморгал здоровым глазом, из которого продолжали литься слезы.
— Ну, пожалуйста, Михайло Ларионович, я вас прошу, не надо, — бормотал царь, борясь с желанием залезть под стол. — Отправляйтесь скорей в армию… вас там ждут.
— Осмелюсь просить… денег на дорогу, — сказал Кутузов. — Чтобы не обременять расходами мое семейство.
— Ах денег… — выдохнул Александр, передернув плечами. — Конечно, Михайло Ларионович. Этого — сколько угодно. Ради бога! Жалую вам десять тысяч.
— Премного благодарен, ваше величество, — низко поклонился Кутузов и степенно вышел из кабинета.
Александр без единой кровинки на лице рухнул в кресло, прикрыв глаза рукой. Ему не верилось, что он так дешево отделался от фельдмаршала.
Кутузов ехал домой, счастливо улыбаясь. У него были свои счеты с этим дерзким мальчишкой — Наполеоном. И теперь меч возмездия оказался в его руках.
— Погоди же, голубчик Буонапарте, — ворчал себе под нос фельдмаршал, — я тебя еще отшлепаю по голой корсиканской попке!
Умиротворенный этой мыслью, старик опустил подбородок на грудь и задремал.
При всей своей любви к лобызаниям, Кутузов порой проявлял в этих вопросах наивысшее благоразумие и сдержанность. Если бы теперь он позволил целовать себя всем желавшим поздравить его с новым назначением, его непременно зацеловали бы до смерти. И потому по возвращении домой великий полководец велел домашним не пускать к себе никого с цветами и конфетами.
В воскресенье 11 августа Михаил Илларионович Кутузов надел на голову кавалергардскую фуражку с красным околышем, повязал незрячий глаз черной повязкой и тронулся в путь.
Французская армия все дальше продвигалась вглубь России. Ее встречали опустевшие деревни и одинокий ветер, уныло играющий пылью меж обезлюдевших домов. Никто при виде завоевателей не посыпал землю лепестками роз и не кричал в покорном восторге: «Виват, Наполеон!» Любой местный житель, случайно попадавшийся на пути, казался в диковинку.
Под Гжатском французские гренадеры поймали пьяного негра в косоворотке. Он рыскал по домам в одной из брошенных деревень, набивая карманы всем, что плохо лежит.
Французы стали выпытывать у чернокожего, куда опять подевались Барклай с Багратионом. Но тот в ответ только причитал: «Ох, не погубите, сукины дети!» и сверкал белками глаз. Его притащили в императорскую палатку.
При виде угрюмого тучного человека в серой шинели негр мигом протрезвел, а когда ему объяснили, что перед ним сам император Франции, заметно ослаб в коленках.
Барон Папанель, бывший при императоре за переводчика, навострил уши.
Наполеон мрачно сдвинул брови.
— Ну что, мой черный человек, будешь говорить?
— Буду! — почти вскрикнул негр, съежившись под тяжелым взглядом Наполеона.
— Как твое имя?
— Ганнибал-с.
— А! Из каннибалов?! Сколько французов ты сожрал за это лето?
— Я не ел французов, ваше превосходительство.
— Сир, — подсказал переводчик.
— Ага, — подхватил негр. — Сыр я ел. Сыр!
— Сыр — это хорошо. Особенно под шампанское.
Наполеон поправил треуголку. Вчера, отмечая взятие очередной русской деревни, он немного перебрал шампанского, и теперь у него стучало в висках.
— После моего вояжа в Египет у меня большой зуб на ваше племя, — сказал император, хмуро глядя на негра. — Выбирай, анфан терибл /ужасное дитя (фр.)/, расстрелять мне тебя или повесить.
Пленник грохнулся на колени, неистово крестясь.
— Ох, не погубите, ваше превосходительство, не черномазый я, вот вам крест!
Он принялся отчаянно тереть себе обе щеки, белея прямо на глазах.
Наполеон сначала отшатнулся, а потом в изумлении наблюдал, как сквозь вычурный африканский облик проявлялись простонародные русские черты.
— Кто ты такой, каналья?
— Из дворовых, ваше превосходительство, — всхлипнул пленник. — Гаврилой звать, ага. По — эфиопски, Ганнибал, стало быть. У помещика Козлеева служил негром.
— Кем?!
— Лакеем — негром — с. Гостей встречал для потехи, ага.
Наполеон вскинул руки.
— Русские просто неподражаемы! Почему же твой хозяин не выписал себе настоящего негра? В Африке их больше, чем обезьян.
— Так, ить, прислали нам в том году сразу двух. Только слабы они оказались до нашей зимушки: враз перемерли от насморка.
— Что?! — Наполеон резко обернулся на доктора Луакре. — От насморка можно умереть?
— Да, сир. Но для этого, по меньшей мере, нужно быть негром.
— Хвала богам, что моя бедная мать вышла за корсиканца!
Пожаловав мужику бутылку шампанского и большой кусок сыра, император велел отпустить его на все четыре стороны.
Когда пленного увели, на Наполеона нахлынули воспоминания. Он забылся, сквозь пелену сна явственно увидев раскаленное солнце Африки, море, пальмы и обнаженных туземок, с диким визгом убегающих вдаль по прибрежным волнам.
Бонапарт поднял пистолет. Но не успел он прицелиться в эти сверкающие шоколадные ягодицы… как к нему в палатку привели еще одного пленника.
Это был невысокий крепкий мужик, с вороным чубом через весь лоб.
— Из платовских казаков, сир, — сказал сопровождавший пленника маршал Бертье. — Наверное, много знает.
История пленения казака была печальна и поучительна. Он был в разведке и, уже на полпути к своим, присел на пенек перекурить. Пока он набивал и раскуривал свою трубку, линия фронта шагнула далеко на восток, и его вместе с лошадью окружили неприятельские драгуны, привлеченные запахом едкого дыма, от которого их жеребцы чуть не отбросили копыта. Казак, не собираясь сдаваться, уложил на месте нескольких французов и попал в плен, лишь когда под ним подстрелили лошадь. При падении он сильно ударился головой, и теперь его, качающегося, поддерживали двое гвардейцев.
— Он догадывается, кто я? — спросил Наполеон барона — переводчика.
Барон обратился с тем же вопросом к пленнику.
— Усе вы тут антихристово племя, — усмехнулся казак.
— Кажется, он вас не узнал,
