знает что.
— На здоровье, — кивнул мужик и велел, — ты пока пей, а я ответ напишу.
С этими словами он вышел из кухни. Мой взгляд заметался вокруг в поисках ёмкости, куда бы перелить кофе. Не найдя ничего подходящего, я вылила в какую-то грязную кастрюлю с полужидким содержимым, которая стояла на полу между рядами бутылок из-под водки и портвейна.
Немного успокоилась и принялась терпеливо ждать, осторожно примостившись на замацаном стуле. Дышать старалась больше ртом.
Наконец, когда моя паника достигла размеров Ниагарского водопада, вернулся мужик и протянул мне запечатанный конверт:
— Лично в руки отдашь. Обратно когда? — угрюмо спросил он.
— Послезавтра возвращаюсь в Кедровый, а оттуда, как начальник скажет, — пожала я плечами, — примерно еще день-два там будем, наверное.
— Нюрке передашь, что всё хорошо, пусть не волнуется, — проворчал мужик и добавил, — а ты ей кто?
— Лучшая подруга, — не знаю, зачем соврала я (или не соврала?), — она меня всегда защищает.
— А, ну, это она любит, — хмыкнул мужик. — Тебя-то как звать хоть?
— Зоя, — представилась я, — Зоя Горелова, лаборант.
— А-а-а, лаборант, говоришь, — одобрительно покачал заросшей головой мужик, — а я — Пузырь. Для тебя — дядя Витя.
— Приятно познакомиться, — промямлила я, — так я пойду? Мне еще другие гостинцы разносить.
— Иди, — благосклонно разрешил дядя Витя Пузырь.
Я торопливо порснула к выходу.
— И это! Зойка! — крикнул дядя Витя, — если чё надо будет — обращайся! Своих не бросим!
«О нет, мне от тебя уж точно ничего не надо», — думала я, во всю прыть улепетывая подальше.
Следующим пунктом был поход к родным Аннушки: отдать узелок с вкусностями. Я долго ходила кругами, пока нашла дом восемь, «а». Вот дом восемь — был, а дома восемь, «а» никак найти не могла. Он оказался на соседней улице, точнее был случайным образом воткнут в какой-то слепой тупичок.
Это было двухэтажное здание, то ли общага, то ли коммуналка. Весь двор был завешан стиранными простынями, возле колонки брызгались друг на друга двое чумазых малышей, а под большой елью с обломанной веткой, куда была привязана самодельная качеля на веревке, сидел тощий кот самого разбойничьего вида и деловито вылизывал своё хозяйство.
Аннушкина родня обитала на первом этаже, мне открыла пожилая женщина, судя по габаритам — аннушкина мать. Получив от меня узелок с гостинцами, она поахала-поохала, хотела затащить домой угостить блинами, но я, не к месту вспомнив о кофе дяди Вити-Пузыря, категорически отказалась, сославшись на необходимость бежать в больницу снимать швы.
Во время нашего разговора из дверей кухни выскочил мелкий пацаненок, примерно лет пяти, он с любопытством уставился на меня, а я на него — мальчик был как две капли воды похож на Бармалея.
С женщиной мы договорились, что я забегу завтра к вечеру, забрать узелок с вещами для Аннушки и я, наконец, с чувством выполненного долга отбыла.
Квартира, где жила я (согласно прописке, в паспорте) была отдельной, в небольшом двухэтажном доме из рыжего кирпича. В доме два подъезда, на каждом этаже по три квартиры. Двор обнесен невысоким забором, во дворе клумбы, дощатые сараи, и даже два гаража). Было тихо, лишь два старичка-пенсионера азартно резались в шашки.
— На! — верещал дедок в белой кепке, — вот тебе!
— Спасовал! Я говорю спасовал! — не унимался второй.
Проходя мимо них, я вежливо поздоровалась, матч был прерван и оба дедка уставились на меня.
Маленькая девочка, вся конопатая-конопатая, с тонкими косичками и огромными жёлтыми бантами, прыгала через скакалку, напевая какую-то считалочку. Идиллия, в общем.
И вот я дома. Толкнула дверь (не заперто) и вошла.
Из кухни вышел дядька, глянул на меня и с возгласом: «О! Зойка!» развернулся и ушел обратно. Никаких эмоций дядька не проявил, и лишь по донесшемуся ко мне перегарному запаху, я сообразила, что он пьян.
Больше в квартире никого не было. Громко тикали ходики на стене. Дядька сидел сам на кухне и пил водку.
Добиться от него что-то вразумительного было решительно невозможно, на все мои вопросы он только с крайне загадочным видом хихикал и всё.
Я потопталась, не зная, что делать. Кто этот мужик? Живет ли здесь ещё кто-нибудь? Пришлось пройтись по комнатам, чтобы понять хоть что-то. Первая комната, поближе к кухне, была хозяйской спальней, очевидно там и жил этот дядька с женой, а судя по раскладному дивану с незастеленной несвежей постелью — хозяйка была либо в отъезде, либо ей было всё равно.
Во второй, узкой, комнате стояло три кровати, тесно прижатые друг к другу. На одной из них спала старушка. Я поостереглась ее будить, проснется — спрошу. Узелок с гостинцами и рюкзак с вещами я оставила в комнате, где спала старушка, подсунув его под ближайшую кровать. Во избежание, так сказать.
Я вышла на улицу, села на ступеньки крылечка и крепко задумалась: блин, почему всё время я чувствую себя, словно неприкаянная? В лагере мне было не по себе, в Кедровом — плохо и неуютно, а здесь так вообще всё чужое-чужое (я-то в душе надеялась, что дома придёт узнавание и я вспомню всё). Но ничего не случилось, и меня сейчас накрыло разочарование и недовольство. Так я и сидела на крыльце, понуро опустив голову. И тут меня вдруг пронзила мысль — отправка мешков будет завтра, значит в город они прибывают или сегодня ночью, или завтра утром!
Что же делать?
И тут я придумала: подхватившись, забежала обратно в квартиру, вытащила из-под кровати свой рюкзак, вынула оттуда деньги и сунула в карман. Затем опрометью я бросилась обратно.
Я неслась на улицу Чкалова.
Дом номер восемнадцать был все также глух и негостеприимен. Я вошла внутрь и опять постучала в окно.
— Зойка? — выглянувший мужик изрядно удивился. — Стряслось что?
— Мне нужна помощь! — выдохнула я, пытаясь отдышаться и унять бухающее в горле сердце. — Я заплачу! Деньги есть.
В двух словах я рассказала мужику о мешках. Он посмотрел на меня с жалостью:
— Эк тебя приложило, мать, — наконец изрек он, — а вроде и не скажешь, что пьющая…
Я пожала плечами, мол, сама не понимаю, как так-то, но очень надо.
— Эвона как, — удивленно подытожил мужик и предложил мне кофе.
Я вздрогнула и торопливо отказалась, сославшись на сердце. Затем продолжила:
— Нужно найти железнодорожный состав, который сегодня-завтра прибывает из Москвы, там будут мешки с семенами. Два мешка. Нужно эти семена заменить на другие. А эти мешки сжечь, да так, чтобы ни одно семечко оттуда не упало на землю и не разлетелось от ветра.
— Это что же так? — вытаращился мужик, — нет, всяко на моем жизни бывало — и наказать кого по справедливости, и повоспитывать, чтобы неповадно было. Даже бабу как-то раз поучили, которая у другой молодухи мужика увела. Но чтобы семена воровать…
— Не просто воровать, а нужно подменить на похожие, — строго уточнила я, — это могут быть семена укропа, моркови, тмина, петрушки или фенхеля.
— Какого хеля? — вытаращился мужик. — где я тебе, блядь, этого хеля возьму?
— Значит, морковь и петрушка с укропом, — настойчиво припечатала я.
— Но два мешка? — почесал заросшую голову мужик, — это же ого!
Я вздохнула и принялась уговаривать мужика…
Ночь была слишком лунной. Настолько, что в её призрачном, бледном свете вполне можно было читать вывески. Если бы они здесь были. В общем, всё не задалось как-то сразу: и темнота не ахти, и второй человек, Яша, опоздал почти на полчаса, и угрюмый мужик — дядя Витя Пузырь, долго шипел и ругался, давал указания, отменял и окончательно всех в результате запутал.
Но, наконец, мы выдвинулись. Я говорю «мы», потому что я выдвинулась тоже.
Но лучше по порядку: дядю Витю Пузыря уговорить мне таки удалось. Причем сработали не мои логически выстроенные аргументы. Как ни странно, но он взглянул на меня (а я ходила все эти дни в аннушкином платочке) и говорит такой вдруг:
— Снимай.
— Что? — не поняла сперва я.
— Платок сними!
Я удивилась, но спорить не стала. Дядя Витя посмотрел на мою кое-как зашитую лысоватую башку. Я говорю лысоватую, а не лысую, потому что волосы уже начали чуть отрастать и теперь представляли собой небольшой ёжик, примерно около сантиметра. Но швы просматривались хорошо (Аннушка говорила, что Колька стянул края головы отнюдь не художественной гладью. В общем, как попало зашил. Неэстетично.).
И вот посмотрел на мою раскуроченную и как попало смётанную головешню дядя Витя Пузырь и вынес вердикт:
