Он в кресле-качалке отдыхает, а она вяжет. Свитера, шали и всякую мелочевку на зиму. Иногда к ним присоединялся Митька, и тогда на веранде травили байки под ситро или что-нибудь покрепче. Ребята там тоже крутились в каких-то своих детских играх — просторно же, отчего б не побегать?
А теперь кончилось оно, время для игр. И весь этот месяц в тихом, уединенном месте, где нам, двум пришлым незнакомцам, дали кров и приют, тоже кончился. Потому что над крышей веранды висели рядком обгоревшие тела. В какой-то пошлой и больной пародии на распятие. Все домочадцы дядь Гриши. До единого.
Я был бы рад сойти с ума в этот момент. Все, чтоб перестать ОСОЗНАВАТЬ один простой факт. Это мы привели сюда тех, кто это зверство учинил.
Наверное, я бы точно свихнулся, если б не голос.
— Так-так-таааак. А вот и наш пострел, который везде поспел. О тебе, знаешь ли, в определенных кругах судачат не переставая, причем в выражениях не стесняются. Вот я и решил… Алё, гараж! Юноша, я вообще-то с вами разговариваю, товарищ Ламберт!
Знакомое имя резануло слух, и я повернулся в сторону говорящего. Может, он и до этого со мной говорил, только я не слышал. Мозг в шоке все раздражители блокировал, кроме главного. Но сейчас чувства стали возвращаться.
Оранжевые всполохи разгоняли тьму, и я был готов поспорить, что увижу чудище вроде Распятьева. Потому только чудище способно это сотворить. Однако передо мной предстал обычный мужик. Высокий, статный, бледнокожий. Волосы зализаны так, что лоб открыт напоказ и блестят словно от парикмахерского лака. А вот костюмчик у него был странный. Я такие раньше только на картинке видел в учебниках истории и в театре пару раз, когда ходил на унылую типа-комедию про русских дворян. С посылом “посмотрите, какие они все были мрази! Сплошь тунеядцы, алкоголики и картежники! Вот до чего доводит буржуазный образ жизни!”
А вот до чего доводит вражда с упырями.
— Мужик, — сказал я. — Ты о чем? Не видишь — У МЕНЯ ТРАУР. ГОРЕ.
Он манерно выставил вперед руку. На морде появилась такая лучезарная улыбка, что от сахара в ней можно было бы диабет заработать в терминальной степени.
— Ты заметил! И что скажешь, как тебе? Пришлось немало потрудиться, чтоб все завершить к вашему возвращению, но мне за такие сложные задачи браться не впервой!
Да он чо, издевается что ли?
Хватка на моем запястье сжалась. Кожу обожгло холодом, как будто я руку в морозилку по локоть сунул да еще и за ледышку там схватился.
— Нравится? — с надеждой спросил мужик, — я очень старался.
Какой милый разговор, мать его. Уместно смотрелся бы на выставке современного искусства, где художник пытается свои картины покупателю всучить.
— Хо! Хо-охо-хо! Да ты только взгляни! — взвыл мужик с мерзким, шакальим уханьем. — Как они развешены аккуратненько, ровно по дуге золотого сечения. Миллиметр к миллиметрику. Не прикопаешься. А еще четко отсортированы…
Он вытянул указательный палец с длинным ногтем (слишком длинным для человека) и начал показывать на тела.
— …по возрасту, половой принадлежности и росту.
К горлу подкатил скользкий, горячий ком. Съеденные недавно пирожки отчаянно просились наружу. Руки тряслись, но никакого страха я не чувствовал. Только ярость, которая пылала с тем же накалом, что и усадьба бедного дяди Гриши. Ничем он не заслужил таких мучений, только своим добрым сердцем. Потому что принял двух обалдуев, которых знать не знал, и целый месяц их со своего стола кормил.
А в итоге и он, и его семейство сполна за свое добро заплатили.
— Так что скажешь, юный Ламберт, о моем… коллаже?
Мужик стоял в нескольких метрах от меня, заложив руки за спину. Только сейчас я заметил, что белки глаз у него красные. Не налитые кровью, как у пьяницы со стажем, а именно красные. Голубые радужки на них сильно выделялись.
— Прибью я тебя, — коротко ответил я.
И совершенно точно собирался это обещание исполнить. Потому что я буду чувствовать себя грязью последней, если позволю убийце после всего этого землю топтать. Мне хотелось расколоть этому франту череп о ближайшее дерево, а все, что останется, закинуть в пламя. Чтоб даже вонючей пыли от него не осталось.
Плохо, конечно, что его часть в таком случае останется на месте смерти дяди Гриши. Но если подумать, то в этом есть некая справедливость. Недалеко уйдет от своих жертв, паскуда.
— Тебе не нраааавится? Я оскорблен!
Он карикатурно вздохнул и приложил ладонь тыльной стороной ко лбу, точно вот-вот грохнется в обморок. Треск догорающих перекрытий и жадный рев огня сводили с ума. Тяжелая черепица крыши угрожала вот-вот рухнуть… рухнуть, как и вся жизнь, которая у нас установилась. Об этом я не сильно жалел, все равно привыкнуть не успел, все еще скучал по дому.
Но людей потерять было очень горько. И теперь я буду не я, если эта мразь не хлебнет той же горечи.
— Мне весть о смерти моего дражайшего братца тоже радости не принесла, если что.
Тон упыря изменился в одно мгновение. Словно кто-то повернул рубильник. Вот передо мной дурной актеришка заштатного театра, пережимающий каждую эмоцию. А вот бесстрастный обвинитель. Судья и палач в одном лице.
— Ты! — он ткнул в меня пальцем — сегодня тоже умрешь. Жаль, что на коллаж уже не попадешь. Композиция завершена, и приладить тебя негде, смотреться будешь ИНОРОДНЫМ ТЕЛОМ. Но это ничего. Я тебе приспособлю местечко в моем поместье.
Он сунул пальцы в рот (нет, грязную, паскудную пасть) и оглушительно свистнул. Из темного пролеска показался худой бледный паренек лет двенадцати. Надо же, подумал я, вроде бы строй советский, а замашки у этого прямо-таки БАРСКИЕ. Потому что парнишка явно был у этого хмыря в услужении. И это оказалась последняя мысль на следующие пару минут, потому что я увидел, кого паж вел перед собой на поводке. Пять тварей. Перепончатые крылья, как у летучей мыши, удлиненная крысиная морда без ушей и красные-красные глаза, как альбиноса. А тело… если вы видели хоть раз кота породы сфинкс, то поймете, о чем я. Только тело еще более мерзотное — угловатое, с выпирающими костями. Твари беспокоились, рыли землю когтями, раздували ноздри.
Кровь чуяли, это точно.
— Впрочем, в поместье столько сил и средств было в ландшафтный дизайн вложено, что нарушать композицию будет ошибкой. Поэтому я вас просто скормлю моим маленьким друзьям. — сказал упырь. — Но если я просто сейчас их на вас натравлю, никакого веселья из этого не выйдет. А у
