у него в горле. Не хотело произноситься.
Но этого и не требовалось. Она, конечно, всё поняла. Метнула на него нечитаемый взгляд, снова кивнула:
— Некоторым для этого и за город ехать не нужно.
— В смысле?
Иллюзия перемирия дала первую трещину. Наивно было бы верить, что они надолго сумеют выдерживать этот непривычный стиль общения.
Он видел, как похолодел её взгляд и напряглись плечи.
— Ни к чему обременять себя лишней поездкой, когда не слишком-то переживаешь о скрытности, — пробормотала она, но он всё же услышал.
Напрягся и невольно скрестил на груди руки, следя за тем, как она, отвернувшись, медленно следует к выходу.
— Стоп, — скомандовал Глеб. На повышенный тон не переходил, но ясно дал понять, что непослушания не потерпит.
Она послушно застыла. Развернулась и уставилась на него, будто вызов бросала.
— Будем старое вспоминать? По склокам затосковала?
Голубые глаза сверкнули.
— Ничего вспоминать мы не будем. Я помню наш уговор. До тех пор, пока ты их в дом не таскаешь, делай с ними что хочешь. Я… я постараюсь впредь эту тему не поднимать.
О чём она, чёрт возьми, вообще говорила?
— Какую тему, Полина?
— Не будем больше об этом.
— Поздно. Отвечай.
— Не буду я ничего тебе отвечать, — тихо отозвалась она, но в голосе прорезалась сталь. — Моя вина. Это я за языком не уследила. Мы можем ехать?
— Нет, мы не можем, — покачал он головой, — пока ты не объяснишь.
Она явно жалела о сказанном и теперь пыталась отыграть всё назад.
— Не нужны тебе никакие мои объяснения. По этому вопросу мы уже объяснились. Все границы проведены и… я во дворе подожду.
Она развернулась и едва не бегом бросилась из гостиной.
Подождёт она. Как же.
В просторном коридоре, куда она вылетела из гостиной, он перехватил её за руку и потянул на себя — так, что она едва не повалилась на него всем своим телом.
— Полина, не делай так никогда, — второй рукой он обхватил её за талию и зачем-то ещё крепче прижал к себе.
По телу прокатилась волна приятного озноба, лёгким покалыванием отозвалась на кончиках пальцев.
Она его ощущений не разделяла. На побледневшем лице читалась едва ли не боль, губы сжались в тонкую линию:
— Опять приказываешь?
— Предупреждаю.
— Форма содержания не меняет.
— Так на что ты в гостиной мне намекала?
— Ни на что я не намекала, — она опустила взгляд и принялась вырываться.
Зря.
Очень зря. Сегодня это его не бесило. Хуже. Сегодня это его заводило.
— К чему вообще поминать старое?
— Старое? — вся сдерживаемая до этого момента горечь выплеснулась в одном-единственном слове. — У нас разное понимание этого слова, должно быть.
— Прекрати ходить вокруг да около, — прорычал он.
— Больше и не собираюсь. Ни около, ни даже близко.
— Ты опять на любовниц собиралась мне попенять.
— Не имею права, — сверкнула она глазами. — Жаловаться не на что. Ты ведь их подальше от меня держал.
— Подальше?
Да о чём она вообще?
— Что случается в Москве, остаётся в Москве. Отпусти меня! — она рванулась от него, и Глеб развернулся, прижал её к стене, чтобы пресечь любые попытки вырваться.
— Что случается в Москве… ты в своём уме? Я дневал и ночевал в офисе.
— Уверена, в столице такую услугу можно и в офис заказать. Как суши!
— Какого чёрта тебе вообще это в голову втемяшилось?
— Никакого. Догадалась.
— От своего большого ума или кто-то наплёл?
В голубых глазах что-то мелькнуло, но тут же исчезло. И она принялась вырываться с новой силой.
— Никто. Просто… просто знаю, что гулял напропалую!
— Да я и рад бы! — рявкнул он, вжимая её в стену. — Рад бы, слышишь? Но ты у меня в башке двадцать четыре на семь! Не вытравишь!
Идиотка, внушившая себе чёрт знает что. Надо валить отсюда. Побыстрее вернуться домой и избавиться от её склочной компании.
Хватит с него ссор и препирательств, хватит…
— Отпусти меня!
— Поздно, — хрипло выдохнул он.
Она застыла, вглядываясь в его лицо.
— П-почему?..
Он ответил без слов. Сдаваясь на милость чего-то, что сильнее него, склонился к её дрожащим губам.
Мир одним мощным рывком сдвинулся на далёкую периферию.
Исчез.
Перестал существовать.
Ему это, конечно же, показалось, но в первое мгновение её тело будто бы дёрнулось ему навстречу, молча отвечая на поцелуй.
Разум бился за право навязать свою волю. Убеждал, что это иллюзия, и ей нельзя доверять. В неё нельзя погружаться — затянет, утопит, парализует.
Всё сознательное в нём вопило, напоминая ему о его же пустых обещаниях даже пальцем к ней не прикасаться.
Но сейчас, впиваясь в её мягкие губы с жадностью изголодавшегося, он не мог не думать о том, а не было ли то самое обещание слабой попыткой отгородиться от неё, пока не поздно.
Но, может быть, поздно было уже тогда. Он просто не сразу это понял.
Несколько бесконечных мгновений, и губы её поддались, позволяя его языку проскользнуть между них, не встречая препятствий.
И он едва не застонал от накрывших его ощущений. Будто подросток, впервые зажавший в укромном углу одноклассницу.
Его пальцы будто сами собой коснулись точёной скулы, пробежались по нежной щеке, затерялись в шёлковых волосах.
И она… отвечала?
Как и почему — он, может быть, разберётся потом. Мысли начинали неминуемо путаться, погружаясь в расплавленную лаву лихорадочных ощущений.
Его вторая рука нетерпеливо скользнула под её свитер, коснулась разгорячённой кожи, и кончики пальцев кольнуло, будто током ударило.
И не только его. От этого прикосновения она вздрогнула всем своим гибким телом, приглушенно охнула и вдруг окаменела, будто в статую превратилась.
Он поспешил и был за свою поспешность наказан.
Она будто только сейчас окончательно осознала, что происходило. Отпрянула от него, насколько ей позволяло её весьма стеснённое положение.
Их губы разъединились, окуная его в странную пустоту.
Они оба хватали ртом воздух, а шумное дыхание переплеталось, заполняя окружавшую их пасмурную тишину.
Он не знал, что говорить. Она и подавно. Её взгляд блуждал где-то внизу, на него она не смотрела.
Жарко, мать его, до невозможности. И он напряжён во всех очевидных смыслах.
Тело жаждало продолжения и сладостного освобождения.
Того, что с такой готовностью ему дала бы любая другая. Но не она.
Того, чего он теперь не хотел от любой другой. Лишь от неё
Как и когда… как и когда он до этого докатился?..
— Нужно… ехать, — едва слышно отозвалась она, будто боялась будить своим голосом тишину. — Пожалуйста…
И что-то у него внутри надламывалось от тихой, смиренной мольбы
