Как закалялся дуб - Борис Вячеславович Конофальский

— Ладно, — твёрдо сказал Чеснок, — но знай, толстомясая, три дня тебе сроку. Я сам через три дня за деньгами приду.

— О чём ты, жемчужный, спроси на базаре любого, я хоть раз кого обманула?

— Слышь, ты, честная, — с угрозой перебил её Рокко, — я никого спрашивать не буду, через три дня я приду на базар и, не дай Бог, не найду там тебя. А ещё, не дай Бог, если тебя найду, а денег у тебя не будет. Я тогда вас всех, повторяю, — Рокко поднёс кулак к носу цыганки, — всех поубиваю. Так и знай.

Эта речь подвела итог торговой сессии. И Буратино, пересчитав деньги и сложив их в карман, сказал:

— Умираю, пить хочу.

— Погнали в кондитерскую, а потом на пляж, — предложил Чеснок.

— Погнали, — согласился Буратино.

Тот, кто знает, как тяжёл бизнес, тот умеет гулять. Вот и мальчишки гуляли со всего размаху, от души. На пляже они встретили ещё пацанов и по-братски делились с ними лимонадом и пирожными.

— Широко живёте, — восхищались портовые ребята.

— Ешьте, пацаны, ешьте, — благодушествовали друзья.

— А папирос у вас нету?

— Не курю, — немного конфузясь, отвечал Пиноккио, — как-то не доходят руки до этого.

И от щедрот выдал ребятам сольдо, и те тут же снарядили гонца за табаком. В итоге, вечером, когда Пиноккио подсчитал оставшиеся деньги, у него осталось всего семьдесят семь сольдо.

— Неплохо погуляли, — почесал он затылок.

— Это да, — согласился Рокко, — надо бы экономить.

Буратино, в свою очередь, согласился с ним, и они расстались, договорившись встретиться на следующий день. А на следующий день мальчишки отдыхали опять. Не с таким, конечно, размахом, как накануне, но тоже неслабо. А потом ещё один день отдыхали. В итоге всех этих отдыхов у Пиноккио осталось шестьдесят один сольдо.

— Ну, хватит, Рокко, — сказал он, — глянь, сколько денег распушили.

— И то верно, целое состояние, да про игру совсем забыли. Вон Крючок каждый день приходит и ноет: «Ну, когда играть будем, ну, когда играть будем?»

— Вот и я о чём. Пора за работу браться. Я к цыганке пойду, а ты собирай ребят и садитесь в порту, может, хоть десять сольдо поднимите.

— Знаешь что, — задумчиво произнёс Чеснок, — давай лучше я к цыганке пойду. У меня с цыганами лучше получается.

— Давай, — обрадовался Буратино, он был благодарен Рокко за то, что друг сам вызвался на это тяжёлое задание.

И Рокко пошёл на базар, а Пиноккио пошёл собирать бригаду. День был не очень удачным. И собравшаяся бригада сняла только семь сольдо. Пиноккио, к тому же, всю игру нервничал потому, что Рокко не появлялся.

Чеснок появился только, когда пацаны уже подводили баланс. И уже по его хмурой физиономии Буратино понял, деньги дружок не принёс.

— Ну, что? — спросил Буратино, когда бригада разбежалась по домам.

— Убью гниду, — был лаконичен Чеснок.

— Не томи, что она сказала?

— Ничего не сказала, не было её на базаре. Другие цыганки были, а Аграфены не было. Я у них спрашиваю: «Где Аграфена?». А они мне: «Не знаем, мы за ней следить не нанимались».

— Надо идти к ней домой, — решительно сказал Буратино.

— В цыганский район ходить опасно, они, заразы, дружные и отчаянные. Если там борзеть, и убить могут, — произнёс Рокко.

— Ну, и что ты предлагаешь?

— Ждать эту курву на базаре. Я про неё кое-что узнал. Они никуда из города не денется. Она на маковой соломе дом себе богатый поставила, четыре лошади у неё и детей шестеро. Так что, ждать будем, — угрюмая физиономия Чеснока была до крайности серьёзная.

Буратино почувствовал, что Рокко что-то недоговаривает, и сказал:

— Давай, Рокко, выкладывай начистоту всё, что узнал про Аграфену.

— Начистоту? — переспросил Рокко. — Начистоту, так начистоту. Мы этих денег, может, и не увидим даже.

— Я так и понял, — сказал Буратино, — давай дальше.

— Муж у Аграфены крутой, — произнёс Рокко и замолчал.

— Не тяни.

— В общем, она — жена ихнего барона. А за барона цыгане все как один встанут.

— Ну, и что делать будем?

— Не знаю, — ответил Чеснок.

Но в данном случае Рокко врал, он всё прекрасно знал. Перед ребятами лежало два пути: забыть про деньги или идти на конфронтацию.

— Как бы там ни было, я с тобой, — произнёс Рокко, — можешь на меня рассчитывать.

— Это я и хотел от тебя услышать, — сказал Буратино.

— И что решим? — спросил Рокко.

— Война, — сурово выговорил Пиноккио и сжал кулаки.

— Так тому и быть. Эта сволочь подавится нашими деньгами. Может, мы их и не сможем вернуть, но эта барыга кровью умоется, зуба даю, — поклялся Рокко.

— Плакать будет, — весело заорал Буратино.

— Плакать? Ха! Рыдать и скулить, и в грязи валяться, — в тон ему заорал Чеснок, да так заорал, что кошки брызнули из мусорных баков.

— Ладно, — успокоившись, произнёс Буратино, — теперь надо всё обдумать. Надо с ней обязательно встретиться хотя бы ещё один раз.

— Верно, — согласился Чеснок. — Может, всё ещё образуется. Может, она и приболела вовсе.

— Заболела она давно, и болезнь её называется жадность. А жадность лечится только кулаком. А встретиться с ней нужно обязательно, хотя бы для того, чтобы объявить войну.

— Это я беру на себя, — сказал Чеснок. — В школу ходить пока не буду, с самого утра — и на базар, пока не найду её, а как найду, отобью ей пузо. Это и будет объявлением войны, если она, конечно, деньги не принесёт. А впрочем, даже если и принесёт, всё равно отобью ливер за просрочку. Только что мы будем делать, если она на базаре не появится?

— Есть одна мысль, — ободрил его Буратино.

— Что за мысль?

— Воспитание коллективом.

— Это как?

— Потом узнаешь.

Рокко прождал цыганку на рынке три дня, она не появилась, а её подруги не скрывали наглых усмешек, глядя на парня. Наконец это так взбесило