Завтра, пацаны, готовьтесь.
Утром следующего дня, когда роса ещё не сошла с травы и кое-где в низинах лежал туман, передовые части портовых стали группироваться в южной части порта. Около десятка пацанов с рогатками, самострелами и камнями собрались у угольных пирсов под руководством Чеснока и вышли на визуальный контакт с противником. Пока основные силы группировались севернее и пили пиво, подвижная группа, возглавляемая Чесноком, нанесла первый удар по заспанным и ничего не ожидавшим цыганкам.
Рокко, как и положено командиру, укрывшись за камнями, глядел на полтора десятка женщин, которые в этот утренний час только начинали торговлю. Наконец он скомандовал:
— Начинаем без артподготовки, для внезапности.
Пацаны согласились, и начали бой. Десяток пацанов с воем и гиканьем кинулись на женщин. Женщины сначала не поняли, что к чему, а когда поняли, у одной из них был уже выбит зуб, трое других были сброшены с пирса и почти все они имели по синяку. Портовая публика с удивлением наблюдала, как кучка подростков накинулась на цыганок и, прежде чем, кто-то успел позвать полицию, бесследно исчезла за пакгаузами, оставив после себя горы трупов в виде цыганок, стонущих и проклинающих мальцов. Победа была полной и сокрушительной. Это был блицкриг. Весть о том, что передовые части наголову разгромили южно-портовую группировку противника, воодушевила остальных, которые уже, попив пивка, и так были воодушевлённые.
— На базар! На базар! Смерть барыгам! За порт! За портовую честь! — орали пацаны, требуя, чтобы полководец вёл их в бой.
И Буратино, видя, что дальше сдерживать бойцов невозможно, двинул все силы на рынок, предварительно выслав передовые разведывательные отряды из самых быстроногих мальчишек. Мальчишки вернулись и сказали:
— На базаре их штук двадцать, ничего не подозревают. А ещё там два полицейских.
— Не боись, — успокоил ребят Чеснок, — полицейские за цыган никогда не впрягутся. Не любят они цыган.
И наступление продолжилось Буратино разделил свою армию на две части. Первая под руководством Рокко начала движение со стороны порта. Вторая, которую вёл сам Пиноккио, зашла с тыла из города. Женщины были обречены.
На любой войне всегда есть солдат, который сделает первый выстрел. В этой войне первый выстрел сделал Чеснок. Он взял у одного из пацанов рогатку и тяжёлый окатыш, прицелился и, оттянув резинку что было силы, выпустил окатыш во врага со словами:
— Вот тебе чурмалак.
Снаряд влип в спину женщины несмотря ни на одежду, ни на платки, прикрывающие её. Крик дикой боли, похожий на последний крик смертельно раненной чайки, пролетел над базаром. Женщина выгнулась, на секунду замолчала, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, и заголосила с новой силой, согласно своему самочувствию.
Торговцы, покупатели и даже всегда спокойные полицейские заволновались. Покупатели поспешили с рынка, продавцы стали прятать товар, ожидая недоброго, а цыганки собрались в кучу вокруг пострадавшей, шумно говорили на своём языке и злобно посматривали в сторону мальчишек. Но некоторым из них стало страшновато при виде агрессивно настроенных сорванцов. Они ожидали развязки.
Всё это длилось не более десяти секунд. И когда эти десять секунд истекли, в собравшихся в кучу цыганок полетели камни, окатыши и гнутые гвозди из самострелов. То и дело женщины вскрикивали и пытались увернуться от летевших в них снарядов. Они жалостливо пытались вразумить нападавших, но всё было тщетно. Пацаны уменьшали огневую дистанцию путём сближения с противником, а заодно и увеличивали плотность огня. Гвозди и рябина летели женщинам в лица, а камни и окатыши — в бока бедных женщин. Мальчишкам в этом возрасте неведомы такие понятия, как милосердие, поэтому огонь становился всё прицельнее. В результате чего одна из женщин рухнула на землю после прямого попадания окатыша в лоб. Лицо её тут же залила кровь, и в стане пацанов этот факт вызвал безудержный восторг и новые залпы.
Цыганки же кинулись врассыпную. А полицейские, видя, что дело принимает кровавый характер, хотели было вмешаться, но тут между их голов прошуршал огромный обломок кирпича. И они решили сменить свой наблюдательный пункт на более безопасный и не вмешиваться в чужие разборки.
Когда женщины под градом метательных снарядов не выдержали и побежали, началось то страшное, что в солдатском просторечии называется резнёй. Мальчишки, опьянённые кровью, бросились преследовать бегущих цыганок, которых валили на землю и пинали. Некоторых, которых повалить не удавалось, они гнали к выходу. Повсюду слышались стоны, крики и мольбы о пощаде. Женский визг смешивался с победными воплями типа:
— Да здравствует порт!
— Мочи барыг!
— Вы у меня долго будете вспоминать свои чурмалаки!
Буратино перестал сражаться, он теперь только следил за избиением. Следил и чувствовал, как теряет контроль над своей армией. Последние цыганки из раненных и покалеченных спешили покинуть поле боя, хромая, плача и чертыхаясь. А на базаре, как в захваченном городе противника, царило беспредельное торжество победителей с долей мародёрства. Парочка хулиганов повалила молодую крестьянку на землю и из озорства задрали ей юбку до головы. Другие, несмотря на противодействие злобной старушки, тем не менее, отняли у неё гуся и тут же казнили его через отрывание головы. А затем, привязав обезглавленный труп птицы к шесту за лапы, стали носить его, как знамя, до тех пор, пока им на глаза не попался часовщик Иосиф. Как только мальчишки его увидели, он стали бить его гусем по голове, вопрошая при этом:
— А, ну, отвечай, иудей, за что вы Христа убили, гады?
Кто-то отнял корзину яиц у селянки, и тут же белые снаряды понеслись во все стороны рынка, оставляя жёлтые следы на одежде и головах ни в чём неповинных граждан. Буратино с трудом отыскал Чеснока в этом безграничном веселье и, оторвав его от прилавка с арбузами, где тот наслаждался отсутствием продавца, заорал ему:
— Рокко, хватит, пора кончать этот бардак. А то у нас неприятности будут. Одних яиц на цехин побили.
— Съешь лучше арбуз и дай ребятам насладиться победой, — отвечал Рокко, плюясь арбузными семечками.
— А где продавец? — спросил Буратино.
— Не знаю. После того, как я ему сказал, что с ним будет, как с гусём, он куда-то делся. Так что отдыхай спокойно, братан.
— Дурень! — обозвал его Буратино. — В полицейских сводках такой отдых именуется бунтом, а массовики-затейники такого отдыха попадают в чёрные списки.
— Понял, — тут же пришёл в себя Рокко, он отшвырнул половинку арбуза и заорал: — Уходим, пацаны! Эй, Чезаре, отдай человеку его пиджак и спрячь ножик. У тебя совсем,
