и стал падать, закатив глаза. Гаор подхватил его, не дав упасть вниз, и уложил.
— Лутошка, рубашку дай.
— Это он чо, сомлел? — спросил Лутошка, снимая рубашку.
— Ну да, — Гаор свернул Лутошкину рубашку и подложил под голову лежавшему навзничь парню. — Со мной в первый день такое же было. Пусть полежит.
Его не так удивила, как насторожила одна деталь: при осмотре парня, как и его тогда, поставили на колени и, ухватив за волосы, открыли лоб, но руки не завели за спину, а наоборот вытянули вперёд и повернули ладонями вверх. Это наводило на размышления, и Гаор сразу решил выяснить.
— Старший, а чего ладони ему смотрели?
Старший даже ответить не успел, столько нашлось желающих просветить дамхарского провинциала.
— А ты не знашь, паря?
— Да откуль ему? В Дамхаре таких навовсе и нетути.
— Понимашь, Рыжий, голозадые, они все сволочи, а есть промеж них на особицу, их сами голозадые метят.
— Клеймо им на ладонь ставят.
— Ну да, как глаз открытый.
— Пока он держит чего, или там кулак сжал, так и не видно.
— Спецура называются.
— Они, грят, страшное творят.
— Посёлки выжигают.
— Ну, мы и смотрим теперя.
— Как обращённый, так прежде клейма ладошки проверяем.
— А они…
— Знаю про спецуру, — кивнул Гаор.
— Откуль?
— По фронту, — усмехнулся Гаор. — У меня с ними свои счёты.
Остальные переглянулись.
— Эй, паря, — осторожно сказал один, — а ты-то обращённый…
— Смотри, — Гаор показал свои ладони. — Ну как?
— Ты того…
— Ну, навроде-то ты свой, а ведь всяко быват…
— Кажин знат, что всяко быват, — насмешливо согласился Гаор.
На этом инцидент был исчерпан, но надо же, как разошлось то, давнишнее. А что, тоже неплохо.
Парень зашевелился, вздохнул.
— Рыжий, очунелся он, — позвал Лутошка.
— Вижу, — кивнул Гаор. — Пусть ещё полежит. Не замёрзнешь?
— Не-а, — хмыкнул Лутошка. — Рыжий, я играть пойду, а?
— Лоб не болит уже? — спросил Гаор, и Лутошка немедленно густо покраснел.
Парень ещё раз вздохнул, открыл глаза и сел.
— Рубашку отдай, раз очунелся, — сказал ему Лутошка.
— На, — парень каким-то неуверенным замедленным движением взял и протянул ему рубашку, — спасибо.
— Не за что, — ухмыльнулся Лутошка, с не меньшим интересом разглядывая парня.
На Лутошкиной памяти это был всего третий обращённый. Сначала Джадд, потом Рыжий, теперь вот этот, и тоже водила.
— А ты чо водил?
— Большегруз, — парень сглотнул, — дюжинку.
Лутошка озадаченно посмотрел на Гаора.
— Шесть наших нагруженных фургонов, — объяснил Гаор.
— Ух ты-и, — потрясённо выдохнул Лутошка. — У него ж ежели по тормозам вдарить, то сколько ж лететь будешь?
— Долго, — усмехнулся Гаор.
— Я и пролетел, — прошептал парень и посмотрел на Гаора. — А… вы…
— Стоп, пацан, — остановил его Гаор. — Запомни. Здесь только на ты говорят. А вот как звали тебя, забудь. Я Рыжий, понял?
Парень кивнул. «Интересно, — подумал Гаор — я тогда тоже таким перепуганным был?» Он послал парня умыться, но чтоб лоб не мочил, а когда тот вернулся, стал рассказывать пацану про азы рабской жизни. Чего можно, чего нельзя, что означают клейма, показал ему Лутошкино и своё, и ещё многое необходимое. И, как и тогда, остальные слушали его с таким интересом, будто и им это было внове. И вслед за ним парня так и прозвали Пацаном. В общем, он оказался безобидным. А может, слишком напуганным обрушившимся на него рабством.
…Видно, и впрямь по всем документам они проходили парой. Потому что и к врачу, и на сортировку их парой и вызывали. Лутошка, подготовленный рассказами Гаора, держался хорошо и ни разу от санитара и надзирателей не огрёб.
У врача их одного за другим осмотрели, ощупали, измерили рост и вес. Пока смотрели одного, другой ждал, стоя на коленях с руками за спиной. Гаора смотрели первым, и, встав по приказу врача, Лутошка изо всех сил старался держаться с такой же невозмутимостью. Он сразу понял, что Рыжий выполняет все приказы, не давая повода себя ударить, но так, будто эти голозадые вовсе не существуют, даже не глядит на них. Лутошка почти всё выдержал, но, когда его стали лапать, покраснел и чуть не заплакал. И тут встретил жёсткий взгляд Рыжего, который, стоя, как и приказано, на коленях, смотрел на него. «Молчи, не позорься!» — понял мысленный приказ Лутошка и смог удержаться, не заплакать.
— Здоров, — буркнул, заполняя карточку, врач. — Забирай обоих.
— Марш, волосатики! — рявкнул санитар.
Обратный путь до камеры прошёл в молчании, и только когда за ними лязгнула, задвигаясь, решётка, Гаор слегка взъерошил Лутошке волосы на затылке.
— Хорошо держался, молодец.
И Лутошка сразу и улыбнулся, и всхлипнул.
— Рыжий, а пошто они так с нами?
Гаор кивнул.
— Они нас за людей не считают, понял? — Лутошка кивнул. — Ну, так, если я им не человек, то и они мне нелюди.
— Это ты, паря, здорово загнул, — одобрили слушатели.
— Верно.
— Голозадые, они лягвы лягвами.
— Сволочи они.
— Ну а ты будь человеком, — подытожил Гаор, залезая на нары.
А когда Лутошка уселся рядом, уже тихо продолжил, не столько даже для Лутошки, как для слушавшего их Пацана.
— Когда враг что с тобой делает, тебе это не в стыд и не в укор.
— А… лапают если? — тихо, почти шёпотом спросил Пацан.
— Плюнь и разотри, — жёстко ответил Гаор. — Это он сволочь, он у Огня и ответит за всё.
И догадываясь, о чём, на самом деле, спрашивает Пацан, продолжил:
— Есть край, за него отступать нельзя, дожали тебя до края, тогда все, стой насмерть, отбивайся до последнего, сдохни, а не отступай. Только, — Гаор зло усмехнулся, — только по сторонам сначала посмотри, чтоб никого за собой не потянуть.
Пацан кивнул.
— А где он, край этот?
— Сам решай. Ты ж человек, вот и реши, до которого ты человек. Там и держи оборону. А до черты… Ну, я шофёрил, меня то на блокпосте, то на въезде-выезде тормознут, обыщут, обшарят, мне что, психовать из-за этого? Мне на них… — Гаор выругался так затейливо и крепко, что от него немедленно потребовали повторить, а то с одного раза не запоминается.
Когда фронтовой загиб был усвоен всеми желающими, Гаор посмотрел на Пацана и усмехнулся.
— К врачу не дёргали еще?
Тот мотнул головой.
— Ну, значит, завтра дёрнут. Держись, Пацан, ничего страшного там нет. Бить тебя не били. Раньше как, болел?
— Да нет, — Пацан с надеждой смотрел на него, будто от слов Гаора зависела его судьба.
— Ну, значит, пройдёшь. Сортировка покруче, конечно, там солоно будет. Но выдержать можно.
Лутошка вздохнул…
…Как ни храбрись, а на сортировке всего от страха протрясёт. Ведь иди знай, что этой сволочи в лейтенантских погонах скакнёт
