убегает обратно на кухню за самим завтраком, а Ира, полная, светлокожая и румяная девушка, подбегает сначала к Марку, затем немного подумав, к Александре и задыхаясь и запинаясь, начинает оправдывать их утреннее упущение:
— Александра Михайловна, Марк Леонидович, мы то что… нам утром Агата сказала…завтрак нести позже, сегодня у хозяев поздний завтрак. Мы и не несли, я же думала вы тоже…поехали…. — после этих слов Ира опустила глаза и сама посчитала, что зря их произнесла.
Ни Марк, ни Александра никак не отреагировали на Ирины оправдания, а последняя так и стояла посреди столовой с опущенной вниз головой, словно ожидая наказания. Через секунду, в комнату снова вбегает Женя, в одной руке на подносе у нее омлет с беконом, овсяная каша и чашка кофе а в другой- графин с апельсиновым соком. Она быстро и ловко раскладывает все по столу, прижимает поднос к животу, опускает глаза, и так виновато становится рядом с Ирой. Марк тушит сигарету, спокойно и грациозно подходит к столу, берет утреннюю газету, затем садится на свое место и готовится приступать к завтраку. Девушки по-прежнему стоят на месте. Александра дописывает что-то в блокнот, тихо вздыхает, переводит взгляд на девушек и говорит:
— Завтрак подается здесь для Марка Леонидовича. В следующий раз просто не нужно слушать Агату, а нужно заглянуть в столовую или найти меня и спросить. Идите уже, стоят как на казнь, — голос Александры был очень мягким и приятным, даже кричать у нее толком не получалось, она просто делала тон более строгим и говорила чуть громче обычного, и даже это всегда было очень снисходительно и любезно.
Девушки еще раз извинились и виновато вышли из комнаты. Неожиданно появившееся солнце полностью осветило Александру, и ее белая полупрозрачная кожа, стала еще светлее и теперь вся она сияла. Александра стала прикрывать лицо своими все время трясущимися маленькими белыми ручками. Затем тихо возмущаясь, взяла, принесенную ранее номенклатуру со стола и пересела поближе к Марку, туда, где солнце до нее не достанет. Теперь на ее лице и теле снова можно было заметить обилие ярких рыжих веснушек. Вообще вся Александра была как из сказки. Огненные волосы, белая кожа, широкие пухлые губы, острый нос и большие белые уши. Которые она очень любила выставлять на показ и никогда не прятала за волосами. Тело Александры было идеально сложено, хотя рост ее составлял немного больше полутора метров. Рядом с Марком она казалась совершенно миниатюрной. Одежду Александра предпочитала постельных тонов. Гардероб ее составляли блузы, рубашки, прямые юбки, длинные платья в пол. Брюки она почти никогда не носила. Любимым украшением Александры был жемчуг. Ей было сорок три года, но лицо ее ни на миг не утратило миловидный облик. Так же Александра была заядлой курильщицей, на безымянном пальце ее правой руки остался след от обручального кольца.
Марк молча уткнулся в газету и ел свой завтрак. Тишину нарушила Ира, которая спешила поднести второе кофе к завтраку, для Александры. Последняя отблагодарила ее, и потянулась за чашкой. Аккуратно взявшись за чашку правой рукой, она попыталась поднести кофе к лицу, но тремор не позволял ей это сделать. Ничего не вышло, даже когда она задействовала левую руку, тряска была настолько сильной, что половина напитка тут же расплескалось по столу. Ира, которая все еще стояла там и ожидала подобных трудностей, хотела было предложить помощь. Но Александра только мягко указала ей головой в сторону двери.
— Поняла, — тихо ответила Ира и удалилась прочь.
Марк глубоко вдохнул, сложил газету и положил ее на стол. Закинул ногу на ногу, откинулся на спинку стула и заговорил:
— Саша, у тебя руки трясутся, — он положил голову на ладонь и вопросительно посмотрел на Александру. Та в свою очередь раздраженно уставилась на него в ответ, хотела было что-то ответить, но не успела, — не знаю, заметила ли ты сама или нет. Но я тебе, кажется, как-то указывал на это, и говорил, насколько меня это раздражает, и просил, нет, требовал, чтобы ты что-то с этим сделала. Как ты вообще работаешь, делами заведуешь? Это же не возможно.
Александра оставила свои попытки добраться до кофе в кружке, тоже откинулась в кресле и начала спокойно отвечать:
— А что я с этим могу сделать? Ты и сам прекрасно знаешь, что это болезнь, и со временем все будет только хуже. Это не вылечить.
— Я же сказал, к кому обратиться. Кто поможет. Чем дольше тянешь, чем шансов меньше…
— Шансов итак нет, — в этот момент она ловко схватила кружку и поднесла ее прямо к губам, отхлебнула, и также ловко вернула на место, не пролив ни капли, — с этим можно только смириться и научиться жить, или не смириться и не научиться. Вот и все…
— Но шанс есть, ты это знаешь, — с таким же важным видом продолжал настаивать Марк.
— Какой? Под нож лечь? Нет уж, ни за что. Ищите с другом других испытателей судьбы, а мне еще сына растить. И приятелю своему передай, — она сделала вид, что вернулась к своим домовым записям, и дала понять, что в разговоре больше участвовать не собирается.
Марк ухмыльнулся, немного наклонился к Александре и продолжил:
— Ну, во-первых, не «приятелю», а коллеге. А, во-вторых, я же помочь хочу, чего ты злишься? И, в-третьих, ничего не сделаешь с руками, лишишься работы, дорогая. Лишишься. Мне особо дела нет, но раздражает это все страшно…
Женщина ничего ему не ответила, и только устремила на него взгляд полный тревоги и замешательства. Марк нежно поцеловал Александру в висок, встал, и хотел, уже было удалиться, как вдруг его внимание снова привлек мотылек, по-прежнему барахтающийся в паутине. Он вновь подошел к окну, и наблюдал, как большой и толстый паук крадется к насекомому по своим липким снастям, зрелище это заворожило Марка. И он вновь обратился к Александре:
— Ты погляди, природа так прекрасна. Они как актеры в театре, разыгрывают для нас с тобой сценку, дорогая! — Марк резко повернулся в сторону Александры, но как только он сделал рывок, то тут же налетел прямо на нее. Оказывается, за то время, пока он наблюдал представление на паутине, женщина бесшумно подкралась к нему со спины.
Она положила свои ладони на его плечи с обеих сторон, затем нежно обхватила лицо Марка руками и жалобно, чуть слышно заговорила:
— Марк, мама болеет. Сильно болеет. Я так за нее переживаю, я не знаю что мне теперь делать, — он продолжила держать его лицо руками.
Марк с несколько секунд стоял в оцепенении,
