затем заговорил:
— Мне очень жаль твою маму, Саша, — к сожалению, в ее случае медицина уже совершенно бессильна. Можно только надеяться, что она уйдет быстро и не причинит лишних страданий окружающим и тебе в частности. Возможно, я могу договориться на счет хосписа. Если хочешь, дорогой друг. — они продолжали неподвижно стоять у раскрытого окна.
Александра отрицательно и медленно мотала головой. Ее зеленые глаза наполнились слезами, затем несколько крупных капель полились по ее белоснежной коже. Марк заговорил вновь:
— Но это не значит, что ты можешь ничего не делать со своим тремором. На днях обязательно пойдешь к врачу, — он нежно обхватил ее руки своими и осторожно убрал их с лица, затем они уставились друг другу в глаза и стояли так еще какое-то время.
Александра собралась с силами, и еще тише прежнего спросила:
— Марк, а ты жену видел сегодня? — Марк по-прежнему держал ее руки своими.
— Видел конечно, когда она утром со своей старухой отъезжали от дома, — теперь он смотрел на Александру с недоумением, — а что?
— Ничего дорогой Марк, ничего. Просто спросила, я видно просто разминулась с ней сегодня, — она нежно опустила голову на грудь Марка, он в ответ так же нежно ее обнял.
— Руки Саша, не забудь про свои руки, тебе-то еще жить да жить. Да и меня ты на кого, если что оставишь, на жену? Нет уж, тогда давайте сразу пулю в лоб, — Марк мягко улыбнулся.
— Обязательно дорогой, в самое ближайшее время займусь, обязательно… — слезы по ее щекам полились еще сильнее.
…
Между тем, до территории знаменитого Ваганьковского кладбища, наконец добрался мрачный кортеж, состоящий из двух больших черных машин. Оттуда спокойно и организованно показались сначала водители, они помогли выбраться женщинам, затем один мужчина, придержав самую пожилую из компании даму под руку. После собравшиеся, разделившись по парам и расправив над головами широкие серые зонты, также понуро и собранно зашагали в сторону многочисленных безжизненных аллей.
На кладбище, помимо семейства Несмеяновых, не было ни единой живой души. Дождь и свинцовые тучи, омрачившие накануне пейзаж их дома, добрались и до здешних, итак не особо приветливых видов. Все это придавало кладбищу еще более тяжелый и безнадежный облик. Места без времени, вместилища горя и слез.
Впереди всех шла старуха Агата. Она, с безумным видом, жестикулируя, нашептывала своей спутнице, Софии Алексеевне, все замеченные ею сегодня по пути божие и не божие знаки и знамения. Каждый раз, когда Агата размыкала свои не возрасту морщинистые, ссохшиеся губы, все лицо ее деформировалось в демонических кривляньях, и истощало нечто по истине зловещее. Общее впечатление безумия добавляла зарубцевавшаяся смуглая и сухая кожа и беззубый рот. На левой руке у нее не хватало указательного пальца, а на правой безымянного. На остальных же, таких же сухих и кривых, как и вся Агата пальцах, красовались серебряные или деревянные кольца, с изображением ликов святых, либо же различных библейских тем.
Агата нашептывала свои бесовские замечания жене Марка, Софии Алексеевне, с которой шла под руку и разговаривала только она. Юрий двигался под руку со своей престарелой, но отнюдь не понурой, важной и красивой матерью. Она была высокой женщиной с длинными, туго собранными на затылке седыми волосами. Последняя же, третья пара, состояла из дочери Юрия Виктории и водителя одной из служебных машин Александра. Они также шли под руки, и не спеша несли два пышных букета из тридцати алых роз каждый. И хотя со стороны процессия выглядела достаточно уныло, в каждой паре по-своему, по-людски тихо, как это и положено во время подобных церемониях, кипела жизнь. Пара Агата шла впереди всех, догоняла ее самая серьезная и строгая пара из Юрия и его матери, которая только и успевала сокрушаться то от мракобесия и взвизгиваний старухи впереди, то от хихиканья и глупых шуток Виктории с Александром сзади. Те же в свою очередь в душе хоть и разделяли общую скорбь церемонии, но никак не могли унять свои молодые и жизнерадостные настроения. Шутили они то над Агатой, повторяя и изображая ее кривляния, то над тем, что бабушка и отец Виктории, периодически поворачивались к ним и попрекали в несерьезности и неуважении к горю семьи, то над тем, что помимо сильного ливня, в этот день разбушевался еще и ветер, который норовил выдрать из их рук то зонт, то прекрасные алые бутоны. Жизнь каждой пары сурово и настойчиво со всех сторон охранялась тяжелой стеной серого холодного осеннего ливня.
…
Таким образом, они прошли еще пару аллель. И вот, преодолев множество мрачных помпезных захоронений, семья добралась до своего небольшого, аккуратного и выделяющего скромностью среди прочих могил, небольшого семейного участка. И когда до него оставалось идти примерно сотню метров, Агата подскочила на месте, как ужаленная. В этот момент по небу, не спеша разошлись бесшумные светящиеся сине-голубые вены, а от них суетливо разбежались и многочисленные маленькие сосуды, захватив в итоге небо в огромную неоновую паутину и, вместе с громом, разнося по угрюмому пространству зловещий тусклый свет и трепет. До этого, с самого начала бури, ни раскатов грома, ни вспышек молний, ни разу не возникало.
Из всех пятерых посетителей семейного захоронения, страх и тревогу испытали лишь двое, Виктория и Александр, Юрий со своей матерью желали поскорее навестить могилы родных и избавиться от общества полоумной Агаты, а та в свою очередь получала от всего процесса не скрываемое удовольствие, нервно вскрикивая и кланяясь каждому буйству непогоды. Повторяя, что ее ведет господь, а она от его имени ведет всех остальных.
После нескольких тусклых вспышек в небе, которые хоть и не на долго, но все же осветили это темное, почти по вечернему сумеречное утро, все вокруг поблекло, и окружающий семьи мир стало совершенно невозможно разглядеть простыми человеческими глазами. Все шли, пробираясь через столпы дождя, словно через дремучий мертвый лес, на ощупь, с огромным трудом, в надежде лишь на то, что где-то впереди все же есть выход. Виктория с Александром перестали шутить, а Агата хохотала и бесилась все сильнее, постоянно обращаясь к Софии Андреевне, и повторяла, что нужно идти быстрее, поскольку их всех уже давно там ждут. Молодые люди прижались друг к другу настолько сильно, насколько это было возможно, на их лицах читалось недоумение и страх. Они вовсе перестали шутить, и теперь лишь надеялись доставить в целости, вверенные им беззащитные бутоны роз и самим выбраться с кладбища невредимыми.
По пространству, перебив хлёст воды и порывы ветра, раздался истерический визг:
— Вот
