и молила не уходить, дать мне шанс, подумать о дочке. Но это, как он выразился, в очередной раз отталкивая меня, была последняя капля. Испуганная Настенька подвывала за дверью своей комнаты, где он запер её, и звала отца, пока не сорвалась на хрип вместо слов… Витенька ушёл. Сообщил напоследок, что оставляет квартиру — не мне, дочери. Машину забирает. «
Назад не жди. Я всё решил. Раз в три месяца будешь получать деньги. Нормальные. Сразу всё потратишь — сама виновата». Звякнул его комплект ключей, упав на стол. Хлопнула дверь. В разом опустевшей квартире воцарилась звенящая тишина, оглушительная после криков, словно в уши натолкали ваты. Спустя минуту я услышала тихий, почти звериный вой перепуганного, брошенного ребенка. Не знаю, кто издал его — Настя или я сама.
* * *
Днями я неподвижно лежала на кровати в спальне, прислушиваясь к оглушительно орущему в соседней комнате телевизору, который не смолкал ни днём, ни ночью, но не понимая смысла слов сменяющих друг друга дикторов. Настя иногда появлялась на пороге, я не реагировала, и она уходила. Свет за задёрнутыми шторами менялся с солнечного на лунный и обратно безо всякого смысла для меня. Наверное, в тот момент я ненадолго утратила волю к жизни. Стыдно сказать, но первые дни мочилась я тоже под себя. Мой дом, мой муж — это было всем для меня, прошу, поймите.
Позже, уж не знаю, сколько дней спустя, я начала понемногу вставать. К тому моменту, как запас моей аптечки, выписанный оставшейся в прошлом чередой терапевтов, истощился, я понемногу пришла в себя. Нашла силы помыться и выкупать молчащую, придавленную горем дочь. Наготовила какой-то еды из того немногого, что еще не испортилось в холодильнике. Затем мы вместе сходили на рынок. Вместе — потому что Шаркающий Человек, разумеется, вернулся. И стоит стихнуть всем звукам, уверяла меня дочка, как мы услышим его медленные шаги.
В памяти телефонной трубки сохранилось несколько номеров: секретариат Витиной конторы, полдюжины коллег по работе. Я звонила по нескольку раз на каждый, пока трубку не перестали брать везде. Милая, но всё хуже скрывавшая раздражение девушка на том конце провода извинялась, но не могла ничем помочь: Виталий Андреевич подписал вахтовый договор с открытой датой и перевёлся в их камчатский филиал на полную ставку, с релокацией за счёт компании. Там, на передовой, всегда нехватка хороших специалистов. Нет, она не знает, планирует ли он возвращаться в Москву. Нет, она не может разглашать контактные данные сотрудников, все их разговоры записываются, простите, до свидания. Коллеги Вити, незнакомые мужские голоса, подтверждали отъезд на север, но ничего не могли или не хотели добавить к уже сказанному. Витин телефон отплёвывался механическим «аппарат абонента выключен». Он ушёл из моей жизни, и сделал это всерьёз.
Шли блёклой чередой одинаковые дни, я старалась по памяти повторять обычные домашние ритуалы, имитируя возвращение к нормальной жизни, но глажка, уборка, попытки продолжить домашнее обучение почти ничего не добавляли к зияющей пустоте в центре груди. Должно быть, так ощущается разбитое сердце. Пару раз я находила в разных шкафах Витины заначки, так что на продукты нам денег пока хватало, и можно было об этом не думать. Я бы и не смогла. Фоном нашей новой жизни стала несмолкаемая какофония. Тиканье метронома, шум текущей в раковину воды, бубнящие во всех комнатах радиоприёмники и телевизоры, мерные гудки в поднятых телефонных трубках. Всё, что могло издавать звуки, пошло в ход. При малейшем намёке на тишину Настенька начинала страшно дрожать и, икая от ужаса, плакать, оглядываясь и слушая: не приближается ли к ней тварь с картинки. Не раздастся ли из дальней комнаты звук: ш-шрх, пауза, ш-шрх, пауза… Её состояние ухудшилось, как и моё собственное.
Мы почти не разговаривали, разве что во время уроков, но я всё же расспросила Настеньку о котёнке. Как вы уже наверняка поняли, всё дело было в Шаркающем Человеке. Как-то вечером, когда я отошла по делам, а отец был на работе, Настя включила, как обычно, телевизор и аудиомагнитофон, но не слишком громко, чтобы Барсик не испугался. Она играла с ним на диване, затем читала книжку и сама не заметила, как её сморил сон. Проснулась она уже в полной тишине. Стемнело, котёнок спал рядом, я всё ещё не вернулась домой. Но кто-то другой — вернулся. Телевизор не работал, музыка не играла: должно быть, пока она спала, ненадолго отключалось электричество. Тишина заполняла комнаты до самого потолка, отсутствие звуков ощущалось как что-то материальное, даже мир за окнами остановился, онемев. И в тишине раздался звук, какой бывает, если ходить по асфальту, подволакивая ноги. Шаркающий Человек был здесь, прямо на нашей кухне, и сейчас направлялся к ней.
Теперь, сказала Настя, шуметь уже было ни за что нельзя, ведь оно просто бросится к источнику ненавистного шума и сделает что-то очень плохое! В панике осмотрев комнату, она схватила котёнка и плюхнулась на попу в углу, за плотной занавеской, втиснувшись в крохотную нишу рядом с батареей отопления. Возможно, никого не заметив, оно просто уберётся в ту же гадкую дыру, из которой вылезло. Однажды это уже сработало… Однако тогда с ней не было котёнка. Грубо разбуженный, глупый, всего лишь двухмесячный котёнок принялся мяукать. Не громко, ведь громко он пока не умел, но достаточно, чтобы существо, медленные шаги которого уже доносились из коридора, услышало, обнаружило их ненадёжное убежище.
Заливаясь слезами, срывающимся шёпотом она упрашивала Барсика перестать, гладила его, сулила накормить лучшей рыбкой, если тот послушается. Наконец, в отчаянии попыталась выпихнуть его из-за шторы, оттолкнуть подальше ногой, — так, чтобы металлические кольца гардины не выдали скрипом эту возню. Но глупый котёнок не хотел уходить, он цеплялся когтями за слезшую с ноги колготку и всё пищал и пищал. Вот знакомо заскрипел паркет: оно уже было в комнате, прямо здесь, двигаясь неловко, словно марионетка на ниточках в неопытных руках. Сквозь плотную ткань она различила его силуэт, которому не хватало высоты наших потолков. И ещё многого не хватало, чтобы счесть силуэт человеческим. Шептать она больше не решалась, лишь смотрела на завесу ткани, пытаясь угадать движения монстра в сгустившихся сумерках. По колготкам стало расползаться тёмное пятно. Не зная, что ей делать, как спастись, Настенька обняла котёнка, обняла его очень крепко. Тот забил задними лапами, оставляя царапины. Тогда она обняла его изо всех своих детских сил, и вдруг стало тихо. Шаги остановились посреди комнаты, потом отдалились: спальня, снова коридор, кухня… Девочка ещё долго сидела
