Может быть, он? - Елена Лабрус

— Тогда слушай. К 1600-му году на окутанных туманом рисовых полях долины Сэкигахара произошла битва, сделавшая Токугава Иэясу безраздельным владыкой Японии и определившая судьбу страны на двести пятьдесят лет вперёд. Настала эпоха благополучия и процветания, и потомственные воины — самураи оказались не у дел. Всё изменилось. Самураям, безраздельно преданным хозяевам, едва умевшим писать и читать, не знавшим, что такое деньги, требовалось заново обрести себя и найти новый путь. И тогда два величайших воина, один из которых стал ронином — воином без господина, а второй продолжал служить хозяину, пройдя долгий путь, предложили каждый свой рецепт «как жить» — и оставили напутствия молодым самураям. Так и возник Кодекс.

— Угу, значит, это такое пособие в духе «как поступать настоящему самураю в любой непонятной ситуации».

Миро̀ улыбнулся.

— Один из них написал: «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть» — изречение, ставшее лозунгов лётчиков-камикадзе. Другой: «В ситуации "или-или" без колебаний выбирай смерть. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации "или-или" практически невозможно».

— Не так уж и далеко они ушли друг от друга.

— В детстве это была моя любимая книга. Она, конечно, нудная и пафосная. Но там много интересного. Например, «Даже если у самурая сломан нос, но он может дышать им, всё в порядке». Или: «Воин должен быть внимателен в подборе слов и никогда не говорить: "Я боюсь", "На твоём месте я бы убежал», «Это ужасно!", или «Как больно!". И, моё любимое: «Чтобы успокоить разум, нужно проглотить слюну. Или смазать слюной лоб, чтобы перестать сердится».

Я не смогла не засмеяться:

— Помогает?

— Цитирую: «В школе стрельбы из лука мастера Ёсида глотание слюны — это ключ к секретам».

— Не знаю как в школе мастера Ёсида, — ржала я, — но, если ты начнёшь мазать лоб слюной, я сердиться точно не смогу.

Если он хотел меня рассмешить и поднять настроение, то у него получилось.

Мы немного полежали, обнявшись, а потом я подняла к нему лицо.

— Не хочешь меня поцеловать?

— Больше всего на свете, — улыбнулся он.

— А что говорится в твоём кодексе самурая на этот счёт?

— Что решение надо принимать за семь вдохов. Если колебаться дольше, оно будет неверным.

— Один, — считала я. — Два. И почему не целуешь?

— Потому что тогда всё изменится и как прежде уже никогда не будет, — неожиданно серьёзно ответил он. — Я принял решение, которое далось мне сложнее, чем что-либо в моей жизни.

— Какое? Откусить себе пенис?

— Не так радикально, — засмеялся он.

— Постричься в монахи?

— Вроде того.

— Ради отца?

Он кивнул.

— Я был с ним в больнице. Разговаривал с врачом, — он сглотнул. — Надежды нет.

— Что же ты решил?

— Что ты самая красивая девушка на свете, — потянулся он к моим губам. — И самая желанная, — замерли его губы в дыхании от моих. — Но…

Заткнись! Подтянула я его за шею. Никаких больше «но». Никаких отговорок! Никаких сомнений! Мы уложились ровно в семь вздохов. Дольше тянуть нельзя.

Наши губы встретились. Пол качнулся и ушёл из-под ног. И жёсткая неудобная лавочка исчезла вместе с ним. Остались его жадные поцелуи, его сильные руки. Тяжесть его тела.

— Не останавливайся, — расстёгивала я его рубашку.

— Крис, — мотал он головой. — Крис! Ты пожалеешь.

— Никогда.

— И станешь меня ненавидеть. Мы пройдём точку невозврата.

— Заткнись, Мир!

О-боже-господи-мама-дорогая-роди-меня-обратно!

Ещё никогда с такой скоростью я не срывала с себя одежду. Ещё никогда у меня не тряслись руки, касаясь мужской горячей кожи, и плоти, и… Что ж у него всё такое горячее!

Меня потряхивало от желания, как на стиральной машине в режиме отжима. И как бы громко я ни стонала, рискуя перебудить всю охрану пустого здания, всё равно себя не слышала. Все мои чувства стали одним — вкус, запах, давление извнутри, дрожание мышц, их вибрации — я ощутила горячим всплеском, прокатившимся по телу и сковавшим его в режиме полёта.

Это самолёт с рёвом взлетел за окном, или я без привязных ремней?

— Вот теперь можешь говорить что угодно, — грохнулась я лопатками на скамью и выдохнула. — Нет, подожди, не сейчас, — подхватила взмокшего и пребывавшего в лёгкой, а может, тяжёлой прострации Миро̀ за шею, сладко поцеловала и отпустила. — Вот сейчас.

— Твою же, — тяжело дышал он. Но как настоящий самурай, держался. Не упал без сил рядом, даже пот не вытер. — Ты же знаешь, что в «Экос» не берут на работу, если была связь с кем-то из сотрудников? — удивил он.

— Конечно, — вытерла я стекающий по его вискам пот. — Именно на это и рассчитывал чёртов козёл коммерческий: что он меня трахнет, а потом посмеётся, когда меня не возьмут.

Я провела руками, по его крутым плечам, рельефу мышц на руках.

И не успела ничего спросить.

— Теперь тебя никогда не возьмут на работу в «Экос», — выдохнул он.

— Что? Почему?

— Мой отец — владелец «Экоса». Он просил меня занять кресло генерального вместо него. И я принял его предложение.