сильную, как в наших глазах.
— Они все хотели, чтобы мэр стал их тестем, поэтому были весьма изобретательны, — прикусив губу, чтобы не застонать от боли, прошипела я.
Я рушила всё.
Я знала, как побольнее ужалить Горецкого, и пользовалась этим по максимуму.
Я была сукой.
Я была любимой дочуркой своего отца.
И меня тошнило от самой себя.
Но это было частью меня, как бы я ни пыталась убедить себя в обратном. И Горецкий должен узнать об этом.
Узнать и перестать так пронзительно смотреть на меня, как он делал это прямо сейчас.
Узнать и возненавидеть настолько, чтобы кирпичная стена между нами стала звуконепроницаемой.
— Видимо, не так уж и изобретательны, если ты сейчас здесь, — со злостью выдохнул Руслан, подхватывая меня под попу руками и в несколько длинных шагов достигая сцены.
Ахнув, я схватилась за напряженную мужскую шею и вздрогнула всем телом, когда меня грубо усадили на помост.
Вклинившись между разведенными ногами, Руслан положил ладонь мне на поясницу и резко придвинул к себе, демонстрируя, насколько сильно его распалил наш диалог.
— Знаешь, по началу я даже повелся на твой образ бедной овечки, — обжег мои губы прерывистым дыханием Руслан. — И не верил, когда мне говорили, что дочка мэра — больная на всю голову ненасытная сука.
Я закрыла глаза, чтобы не дай бог Горецкий не увидел моих слез.
— У меня в голове не укладывалось, как такая зашуганная бледная моль, как ты, способна крутить мужиками и рушить их судьбы, — кривя губы, мужчина резко дернул мою майку вниз.
Услышав треск ткани, я вздрогнула всем телом.
— И сам не понял, как влип по уши, — с досадой пробормотал Руслан, останавливая взгляд на моей полуобнаженной груди.
Почувствовав, как от прохладного воздуха соски встают дыбом, я судорожно вскинула руки, чтобы прикрыться. Но Горецкий грубо схватил мои запястья и завел их назад, пригвождая к деревянному полу.
— Даже и не скажешь, что этим пользовались уже много раз… — играя желваками, процедил Руслан, окидывая меня всю голодным взглядом.
Я резко вдохнула, чувствуя, как острое лезвие внутри меня рассекает легкие.
— Хочешь стать следующим? — усмехнулась я, проводя языком по сухим губам и удивляясь тому, что на них нет крови. — Неужто у тебя встанет на бледную зашуганную моль?
Горецкий опалил меня ненавидящим взглядом.
— Ты сама ко мне пришла, — хмуро отчеканил он. — Так что пощады не жди. Я буду трахать тебя во всех возможных позах много раз, пока не почувствую, что утолил свой голод. А после этого я навсегда выкину тебя из своей головы. Тебе с твоим папашей не удастся пробраться мне под кожу.
Я замерла, до боли вглядываясь в ледяные серые глаза.
Горецкий не шутил.
Он презирал меня всем сердцем.
И хотел до дрожи в пальцах.
Блять.
Мне хотелось орать от безысходности.
— В холле меня ждет Алекс, — кусая губы, бросила я.
Горецкий, тяжело дыша, посмотрел мне в глаза.
— Позвони ему и скажи, чтобы шел домой, — отрывисто приказал он. — Ты здесь надолго.
Я лихорадочно дернулась, но Горецкий еще сильнее прижал меня к сцене.
— Я все равно возьму тебя, Аронова, — угрожающе тихо прошептал Руслан, касаясь губами моей скулы. — Иначе не смогу избавиться от наваждения и каждый раз, видя тебя в университете, буду представлять, как ты выгибаешься и стонешь, кончая подо мной.
Низ живота свело от сладкой судороги.
— Не боитесь влюбиться, Руслан Александрович? — дерзко усмехнулась я, откидывая голову, чтобы слезы не потекли по моему лицу. — Советую остановиться сейчас, пока не стало слишком поздно.
Я не хотела, чтобы Горецкий узнал, что я всё еще девственница. И до жути боялась, что он почувствует, как сильно я одержима им…
— Я не влюбляюсь в шлюх, — ослепительно улыбнулся Руслан и, навалившись всем телом, накрыл мои губы жестким подавляющим поцелуем.
По сердцу будто жахнули теркой.
Задыхаясь от боли, я позволила Горецкому углубить поцелуй. Мне было так больно и упоительно одновременно, что на какое-то время я выпала из реальности, теряясь в горячих умелых ласках.
Руслан был нетерпеливым и напористым. Он хотел меня до одури и не скрывал этого.
И мое тело отзывалось на грубые ласки, как ненормальное.
Но когда Горецкий начал стягивать с меня штаны, оставляя болезненные засосы на груди, я сделала это.
— Я убила Марка.
Мои губы шевелились, но я не слышала собственного голоса.
Только шум крови в ушах и дикая боль, стремительно расползающаяся внутри.
Блять, как же больно…
— Что?.. — ошалевший взгляд Горецкого был словно сигарета, которую потушили о самое сердце.
— Я убила Марка, — повторила я, глядя прямо в серые бездонные глаза.
И то, что я увидела в них, вывернуло меня наизнанку.
Я добилась своего.
Горецкий хотел стереть меня с лица земли.
Виталина
— Повтори, что ты сказала, — отстранившись, впился в меня потемневшим взглядом Горецкий.
Его челюсть сжалась от ярости, а в глазах не осталось ничего кроме чистой незамутненной ненависти.
Господи.
Даже в глазах моего одержимого отца я не видела столько адского огня.
Горецкий и сам был сущим дьяволом — страшным, мощным, разрушительным…
— Ты слышал, — скрывая дрожь в голосе, отчеканила я.
Даже в разодранной майке, с кровоточащим сердцем, прижатая тяжелым телом к сцене, я до последнего вела себя, как самая последняя сука.
Это единственное, что мне оставалось.
Когда зверька загоняют в угол, он обороняется до самого последнего вздоха.
Это природа.
И Лина, которую взрастил мой отец, знала это как никто другой.
— Блять, да кто ты вообще такая?.. — вглядываясь в мои глаза, прошептал Руслан. Его лицо исказила такая гримаса отвращения, что я вздрогнула как от хлесткой пощечины.
Сука, почему так больно?!
Какого хрена не срабатывает защитный механизм, который спасал меня все эти годы?..
— Та, в которую прямо сейчас упирается твой вставший хуй, — безучастно ответила я, плавно опускаясь локтями на деревянную поверхность сцены и призывно прогибаясь в пояснице.
Мне хотелось умереть.
Но я отыгрывала свою роль до конца. Роль бездушной куклы, которая точно знала, как подчинить себе мужчину.
И это пластиковое чудовище не ошиблось и в этот раз.
Стояк Горецкого готов был порвать его сшитые на заказ итальянские брюки.
До предела вжавшись в мои разведенные бедра, Руслан, не мигая, смотрел мне прямо в глаза.
— Что ты с ним сделала? — в расширенных зрачках, окруженных тонким серым ободком, плескалась какая-то невероятная смесь из ярости, бешенства и возбуждения.
Горецкий был похож на опасного хищника, которому посмели бросить вызов. Каждая его мышца звенела от переизбытка адреналина, каждый вздох усиливал
