место для английского трюмо, — деловито прикинула она. — А за спиной такого молодца Наташа не пропадет. Пусть везет ее хоть на край света!»
— Вы ведь не собираетесь нас обесчестить? — кокетливо осведомилась она.
— Что вы, графиня. На вас двоих у меня и времени лишнего нет.
— Мм, да?.. — Графиня, с рассеянным видом взяв из кучи белья свои давно выцветшие голубые панталоны, стала разглядывать их на просвет. — Зачинить или выкинуть… Поручик, как вы думаете?
— Зачинить и выкинуть, ваше сиятельство.
— Странная мысль, а впрочем… — Графиня бросила панталоны одной из служанок. — На, Фекла, носи на здоровье.
— Благодарствуйте, барыня, — поклонилась девица. — Позвольте прям сейчас примерить?
— За дверью примеришь, бесстыдница.
Вынув из кучи еще одни панталоны, графиня стала выворачивать их наизнанку.
— Маман, что вы делаете! — дернула ее за локоть Наташа.
— А что? — Графиня взмахнула панталонами, будто собираясь ударить ее по лицу. — Как ты себя ведешь, негодная! Кто здесь твоя мать?!
— Вы, конечно вы, маменька. Но опомнитесь, с кем вы разговариваете?
— Как с кем? С поручиком Ржевским.
— Он же мужчина!
— Это я и без тебя знаю.
— Но вы ведь женщина. Это неприлично, маменька!!
Графиня, оттеснив дочь локтем от Ржевского, приложила панталоны к своей груди.
— Как вы полагаете, поручик, мне к лицу этот березовый цвет?
— Ну-у, ежели вы собираетесь носить это заместо шали… — протянул Ржевский. — Почему бы и нет?
— Маменька, заклинаю вас! — взвизгнула Наташа, топнув ножкой. — Вот папенька вернется, всё ему расскажу.
— Ох, Боже мой, — словно очнулась графиня и, быстро спрятав панталоны за спину, сделала пристойное лицо. — Простите, сударь. От этой мигрени я словно пьяная…
— Пустяки, ваше сиятельство, — улыбнулся Ржевский. — Мигрень, видать, иным дамам только на пользу… Так вы позволите мне уединиться с вашей дочерью?
— Да пожалуйста, пожалуйста. Если уж вам так хочется, я не собираюсь чинить препятствий. За последние месяцы моя дочь набралась благоразумия. По ночам ей уже не мерещатся под окнами адъютанты с аксельбантом. Надеюсь, и вы, поручик, в тяжелую годину наконец взялись за ум. А то судачат о вас бог весть что. Но материнское сердце мне подсказывает, что на этот раз у вас самые серьезные намерения.
— Можете не сомневаться, ваше сиятельство, — отвечал Ржевский, оправив на боку саблю. — Я серьезен как никогда.
— Благославляю вас, дети мои, — сказала графиня со вздохом и, отвернувшись от них, опять занялась своим бельем.
Поручик с Наташей заперлись в кабинете графа Ростова.
Девушка с озабоченным видом села за стол. Ржевский пристроился сбоку.
— Сперва напишем черновик, — сказал он. — А потом перенесем все на бумагу, с которой разъезжают наполеоновские курьеры.
Девушка обмакнула перо в чернильницу.
— Говорите что писать.
— Давайте сочинять вместе. Представьте, что вы — Жозефина.
— А вы — Наполеон?
— Увольте-с! — поморщился Ржевский. — Такое и представить тошно. Уж лучше быть лебедем с мокрой жо…
— Поручик!!
— Пардон, молчу.
— Ну, так как же начать? «Здравствуйте, ваше величество»?
— Слишком чопорно. Жозефина все — таки креолка, а не англичанка. К тому же это должно быть любовное письмо. Как бы вы назвали в письме своего любовника?
— Ну-у… — Наташа прикинула в уме. — Козлик!
— О рогах намекать, пожалуй, не след.
— Тогда котеночек.
— Вот так и пишите, дорогой мой котеночек.
— Что писать? — смешалась девушка, почувствовав на своей щеке усы склонившегося над ней поручика.
— Пишите, дорогой мой котеночек, следующее: «Здравствуйте, дорогой мой котеночек».
— Хорошо, только пересядьте на диван, а то вы загораживаете мне весь свет.
— Но мне нужно видеть…
— Прошу вас, поручик, — строго сказала Наташа. — Вы же обещали моей маменьке.
Ржевский скрепя сердце подчинился. Прилег прямо в сапогах на диван, вытянув ноги.
— Про котеночка написала. — Наташа обмакнула перо в чернильницу. — Что дальше?
— Теперь немного о себе. Как вам без него грустно.
Наташа, низко склонясь над листом, усердно выводила буквы.
— «Я без вас скучаю…»
— Пожухла роза, лилия завяла, — проговорил Ржевский.
— О чем вы, поручик? Какая роза?
— Так, к слову пришлось. Про цветы можете не писать… Теперь отметьте: «Мне очень хочется…»
— Чего? — нетерпеливо спросила Наташа.
— Чего — «чего»?
— Чего ей хочется?
«Святая простота!» — подумал Ржевский.
— А что, по — вашему, может хотеться одинокой женщине в разлуке со своим возлюбленным?
Наташа наморщила лоб.
— Ну, не знаю… наверное, вновь его увидеть.
— И обнять, — добавил Ржевский.
— И расцеловать, — с улыбкой подхватила она.
— И…
— Довольно, поручик! — перебила Наташа. — Об остальном Наполеон пусть догадывается сам.
Перо старательно поскрипывало в ее руке. Она прибавила еще несколько строк от себя.
Ржевский сменил положение сапог на диване.
— Ну-с, что у нас выходит?
Она с выражением зачитала:
— «Здравствуйте, дорогой мой котеночек! Я без вас скучаю. Скоро осень. Пожухли листья, цветы завяли. Мне очень хочется вновь вас увидеть, обнять и расцеловать. Вы мой властелин, а я ваша раба. Никого и никогда я так не любила, как вас». Вот! — Наташа смущенно посмотрела на Ржевского. — Хорошо?
— Три тысячи чертей! — проворчал Ржевский. — Наверно, надо быть Наполеоном, чтоб получать от вас такие письма.
— Это письмо от Жозефины, и я тут не при чем… Что еще написать?
— Нужно, чтобы было какое — то важное интимное известие. О чем она могла поведать только Бонапарту.
— Она сломала себе зуб! — хихикнула Наташа.
— По слухам, у Жозефины давно уж своих зубов не осталось, так что и ломать нечего.
Ржевский вскочил с дивана и в возбуждении заходил по комнате.
— Что бы такое придумать?.. У нее, якобы, что — то стряслось. Сдохла любимая моська? Чепуха! Другую заведет… Самой нездоровится? С лошади упала? Или под лошадь? А может, под коня? Точно! Под коня. А конь ее ка — а — ак…
— Поручик!!
— Нашел, Наташенька. Нашел! — в восторге завопил Ржевский. — Она ждет ребенка!
— От коня?!
— К черту коня! От Наполеона.
— Что вы, поручик, какой ребенок? Жозефине уже почти полвека стукнуло.
— Тем более сюрприз! Наполеон с ней развелся, потому что она не могла родить ему наследника. А теперь на старости лет вдруг получилось.
— Это похоже на сказку.
— Отнюдь, такие случаи бывали. У иных это запросто. В дядюшкином имении, помню, одна шестидесятилетняя бабка родила, как обделалась.
— Поручик!
— Пардон, Наташенька, за прозу жизни. Она в уборную как — то раз пошла, тужилась, тужилась, а потом слышит — что такое? — буль — буль! уа! уа! Она глядь вниз, а там младенец плавает, ручонками машет. Эй, графиня, куда вы?
Его собеседница медленно валилась со стула.
Ржевский едва успел ее подхватить. Он перенес девушку на диван и, бережно уложив на подушки, присел рядом.
— Что со мной, поручик? — пролепетала она, приоткрыв веки.
— Обморок, Наташенька. Пустяки, поправитесь.
