пользу классной дамы.
Сашка сидел в кабинете Зои Ивановны. Жалюзи окон, ведущих в коридор, их куратор не опускала, не имела такой привычки, и поэтому все, кто проходил мимо, таращились на очередного виновного, распекаемого Змеёй (кличка у Зои Ивановны была неоригинальной), то есть в данном случае на Сашку.
— Я понимаю — братья Фоменко. Или Шостак. Но ты, Поляков, как ты мог?!
Да если бы Сашка знал! Он сам сотню раз задавал себе тот же самый вопрос. Какого чёрта он вообще потащился на эту заброшку? И причём именно сейчас. Накануне распределения. Накануне собеседования. И ведь знал же, пятой точкой чувствовал, что ничем хорошим это не закончится, и вот! Хорошо Фоменкам, с них всё, как с гуся вода, и в этот раз с рук сойдёт — Сашка даже не сомневался. Или Шостак. Шостака дальше моря не сошлют, а это именно то, о чём этот идиот бредит чуть ли не с пелёнок. Девчонок родители отмажут — у одной только Ники отцу стоит лишь слегка глянуть, и вся школьная администрация по стойке смирно встанет, а у него, Сашки, нет таких родителей. Некому его отмазывать. Оттого Змея и распекает сейчас именно его, отпустив остальных по домам.
Сашка зло сжал кулаки.
— Знаешь, что здесь, Поляков? — Зоя Ивановна потрясла перед Сашкиным лицом увесистой папкой. — Здесь твоё досье. Твоя характеристика. И рекомендация, которую я…
Зоя Ивановна звонко выделила «я» голосом.
— …лично я составляла. Чтобы тебя, Поляков, взяли в административное управление Башни!
Сашка почувствовал, как кровь отливает от лица. Не то чтобы это заявление, которое Змея так торжественно озвучила сейчас, было для него чем-то новым, напротив, Сашка ждал именно его. Ждал и одновременно боялся, что этого не случится.
Учёба не давалась ему так же легко, как всем остальным из их компании. У Саши Полякова не было феноменально-цепкой памяти, как у Марка, или острого математического ума, как у братьев Фоменко, но у него было другое: способность методично и уверенно идти к поставленной цели. А цель у него была одна — подняться. Причём подняться не фигурально, а именно буквально — на верхние уровни Башни, где небо заглядывает в окна. Сашка, родившийся и выросший на шестьдесят пятом этаже, среди работяг, испокон веков селившихся ближе к производству, которое было тут же рядом — буквально ещё с десяток этажей вниз, прекрасно осознавал разницу между нижним и верхним мирами. Это пусть лохам внушают про «все люди братья и сестры, каждый член нашего общества значим, каждый уровень Башни вносит посильный вклад в общее дело» и бла-бла-бла. Уж ему-то об этом втирать не надо. Вклад-то, может, и посильный, а вот награда — разная.
Конечно, сейчас Сашке уже не грозило отправиться работать в цеха, теплицы или на фермы. Это удел неудачников, едва допинавших обязательные семь классов, всех этих тупиц, которые мнили себя королями у них на шестьдесят пятом, а на деле ничего из себя не представляли. Закидывались холодком, кустарным наркотиком, да лапали девок — вот и вся доблесть.
Перейдя в старшие классы Сашка старался реже бывать дома, у родителей. Друзей там у него никогда не было, а местные гопники по-прежнему, как и в детстве не давали проходу, инстинктивно, чутьём мелких хищных зверёнышей чувствуя его слабость.
Перед Сашкины глазами всплыло красивое лицо одного из них — Кирилла Шорохова, тонкое, нервное, с наглым прищуром чуть раскосых глаз и красиво очерченным ртом в вечной кривой ухмылке. Кирилл с родителями жил через три отсека от них, был года на два старше и уже работал где-то в теплицах. Сашка едва ли мог объяснить самому себе, откуда у него возникла эта странная неприязнь к парню, с которым он за всю свою жизнь едва ли перекинулся парой слов. Шорохов или Шорох, как того называли дружки, такие же обдолбанные придурки, был для Сашки существом из другого измерения. Но их матери дружили. Когда Сашка закончил седьмой класс, мать зачем-то потащила его к Шороховым, хвасталась Сашкиным аттестатом. Шорохов-старший уважительно похлопал Сашку по плечу:
— Молодец, парень! Не то что мой…
В его словах сквозила грусть и затаённая зависть, но Сашка на какой-то миг почувствовал себя счастливым от того, что этот немногословный, строгий человек преклоняется перед его достижениями. И почти одновременно Сашка поймал острый, как бритва, полный неприязни и плохо скрываемого презрения взгляд Кирилла.
Вспомнив узкое лицо Шорохова, Сашка поморщился. Что ж. По крайней мере теперь-то ему точно не придется работать бок о бок с этим тупицей. Ему, Сашке, после распределения предстояло учиться дальше. И в любом из двенадцати секторов, куда бы его не направили, он сможет, преодолевая ступеньку за ступенькой карьерной лестницы, подняться наверх. Но не факт. Сашка отдавал себе отчёт, что всегда существует риск застрять в должности какого-нибудь рядового инженера, получить жильё в одном из отсеков посередине Башни, изо дня в день спускаться на грузовом лифте на работу по утрам и подниматься по вечерам в толпе работяг в промасленных и пропотевших спецовках, а по выходным созерцать вокруг себя убогий мир: клетушки квартир, тусклые коридоры, освещаемые мутными лампами, серые обшарпанные стены, пыльные пластмассовые кустики рекреационных зон и облезлые шершавые скамейки. И никогда больше не подниматься к солнцу.
Сашка не мог себе такого позволить.
По его мнению, вся жизнь в их Башне была одним сплошным лицемерием. Сашку возмущало даже не то, что чиновники и их семьи занимали несколько надоблачных уровней Башни, куда простым смертным было так просто не попасть — это-то как раз Сашка считал справедливым — нет, его раздражало другое. То, что власти, в своей лицемерной и показной заботе о людях пытались скрасить быт простых людей: библиотеки, кинотеатры, спортзалы чуть ли не на каждом этаже, зоны отдыха и досуга с убогой пластмассовой зеленью, с которой уже сто лет никто даже пыль не стирал. Библиотеки! Да кто вообще у них на шестьдесят пятом ходит в эти библиотеки. Шорохов, не иначе, со своими приятелями и девками.
Сашка Поляков скривился. Нет, у него всё должно быть по-другому.
Уже по окончании седьмого класса Поляков твёрдо знал, что всё, что ему нужно — это попасть в административное управление. Потому что только оно гарантированно предоставляло своим выпускникам жильё и работу на верхнем уровне. Туда чиновники стремились пристроить своих детей, туда рвались самые амбиционные и честолюбивые, там была настоящая жизнь. Жизнь, а не пластмассовая подделка, которой пичкали остальных жителей Башни…
— Ты хоть понимаешь, в какое
