К Е. В. К. 1
сильфы в мареве неба порхают
пульсирующим блеском кружевом
жаркими снежинками
лунные шелесты
зыбкие зыбкие
приливы
отливы
крови
наливающейся, распрямляющейся травы
играют цвета
света
отсвета
переливы
трели
изливы
извивы
поцелуи земли и неба
несущихся друг под другом
и меняющихся местами
снами
роями
мечтами
золотящиеся цветы
и Луна, о фея луны, роняет пыльцу
окно распахнуто мною в ту темноту
из которой выходит свет
влажной дрожью двоится любой предмет
ароматы ночи плавятся на лунном огне
ограненные твоим волшебством
по-кошачьи скользят ко мне
в хрустальном трепете
серебряного ветра
фонарь за окном —
деревья в окне —
светотени на противоположной окну стене
словно лопасти бесшумного вентилятора
в которые тянется дым
как прозрачная капля
лучась выгранивает драгоценные камни спектра
выстраивая ярко вдоль слепящего луча
оставаясь цельнопрозрачной —
так полночная тишина: ясно
глянешь с балкона: лужи
как осколки разбитого зеркала
стремящиеся слиться как ртуть
и чувствуешь чувства снаружи
как тонкую маслянисто
грань где прилипали
капли дождя молотящего: к крыше
лужи сияюще-округло: звонко слились
мироздание сочится сквозь мои поры
но я играю с ним в прятки
и нахожу в голосах
блуждая среди витрин созвездий
струящих мне свой лабиринт
что же? я обмакну
орлиное перо как ветреную бабочку
в разбухшую чернильницу сердца
треснувшего избытком
радуясь что тебе и впрямь
нужен тоже мой голос
раз такою ценой
здравствуй… я люблю тебя!
пока мой вулкан
еще меня приносит в жертву
я есмь
голос тебе
значит выключи свет
и я вернусь – твой пульс
этот разрыв
да будет со-единением,
еретически истинный Господи
кошмары так кошмары
свет так свет
но я
предпочитаю
свет
богословию планет
the end
эхо множится…
весь
весть
я – рана твоя
закрываю собой
…и в блевотине
я верую мной в Христа
блуждающего мной по-прежнему
освобожденьем
и мирозданье сочится сквозь мои поры
(и несмутимо объемлющее: жизнь – прекрасна
ясно пронизывает)
Ярков М. Полет длиною в жизнь: Фантастический роман, – М.: Продюсерский центр Александра Гриценко, 2015. – 220 с. («РосКон» представляет автора»).
В невыносимых условиях, когда на кону стоит жизнь и ломаются все социальные ограничения, когда негде спрятаться от подступающего безумия, человек остаётся человеком. Роман Михаила Яркова «Полёт длиною в жизнь» рассказывает нам именно об этом. Это динамичная остросюжетная проза. Роман относится к области научной фантастики, где важна не столько интуиция автора в отношении будущих свершений человечества, сколько психологический портрет человека. У автора этот портрет получился достоверным и правдоподобным. По сути, это те же самые люди, что и мы с вами! У них те же проблемы, те же внутренние переживания, те же страсти и те же увлечения, в другой, фантастической оболочке, но с тем самым вкусом, от которого так не хочется отрываться ни на минуту. Читая этот роман, мы нет-нет и узнаем своего соседа, начальника, лучшего друга или вон ту медсестру, охранника, сантехника. Этот роман в первую очередь о людях и их взаимоотношениях, а уже потом обо всем остальном.
Открывая этот роман, я сначала испугалась – 18+, взрослая литература, роман не для детей, да и сам Михаил еще добавил, то ли специально, то ли нет, соответствующее предисловие. В романе действительно присутствуют нелицеприятные сцены, «сцены жестокости и насилия», но они лишь добавляют и накаляют градус реализма. От чтения не хочется отрываться, даже несмотря на заявленную жестокость. Автор мастерски держит в напряжении, не давая расслабиться, не давая вздохнуть. Роман читается на одном дыхании.
Итак, космос стал для землян домом. Солнечная система освоена, однако земляне – по-прежнему колонисты. Одна из целей – планета Макивар, на которой уже ведутся работы по освоению. На Макивар летит многопалубный пассажирский «Троян». Среди пассажиров – известный врач-вирусолог Джим Харт и гениальный учёный-агрофи-зик Вига Заремба со своим сыном Томасом. У Томаса – синдром Дауна. Организаторы экспедиции не давали согласия на то, чтобы Томас полетел, но Вига настояла: полёт намечался долгий. Заглянув в финал, увидим: после катастрофы выжил только Томас. Да ещё некоторое время пожила заражённая крыса.
Джим Харт тяжело переживает разлуку с любимой женщиной Полиной, хотя прошло уже несколько лет. Полина в разных техниках боя даст фору любому мужчине. Харт не смог её понять, и они расстались. На лице Полины шрам – памятка об одной из её побед, но и о разлуке с Хартом. Может быть, им ещё придётся встретиться в пространстве космоса. На «Трояне» Харта настигает новое чувство. Блондинка Лиза Островская становится его ангелом-хранителем, но заменить Полину в его сердце не может. А Лиза полюбила Харта глубоко и готова отдать за него жизнь.
На «Трояне» есть лаборатории и оранжереи, где созревают фрукты и овощи, есть бассейны и уютные комнаты для отдыха. Однако земляне остаются землянами – беспечными и доверчивыми одновременно. Метеоритный дождь заносит на корабль неизвестный инопланетный вирус. Результаты медицинских анализов – отличные. Но Вига Заремба, оставляя сиротой Томаса, умирает в жутких муках. Она была похожа на гноящегося осьминога.
Джим Харт первым разбирается со структурой вируса и, понимая, с чем они столкнулись, приходит в ужас. Около 10 % экипажа оказываются инфицированными. Главный техник сходит с ума и с помощью самодельной бомбы уничтожает двигатели корабля. Цепная реакция выводит из строя половину генераторов на корабле, сделав непригодными для жизни большинство жилых палуб. Вся неэкранированная вода и выращиваемая еда оказываются зараженными. Экипаж корабля оказывается на пороге голода.
Эпидемия распространяется с ужасающей скоростью. Крысы, кошки и перенаселение людей на оставшихся палубах лишь способствуют этому. Джим и другие врачи пытаются остановить распространение вируса и облегчить страдания умирающих, но без медикаментов и медицинского оборудования они ничего не могут сделать. Напряжение и голод нарастают, люди умирают все чаще, и в какой-то момент они начинают винить во всем произошедшем врачей. Социальный взрыв становится неизбежным. Положение осложняется тем, что вирус оказывается совершенно не тем, чем его считали, и теперь любой контакт с кораблем грозит гибелью всему живому.
Остается Томас, которого большинство членов экипажа называли не иначе как имбецилом. Он имеет иммунитет к совершенному вирусу, и из клеток его крови можно получить вакцину, но выясняется это слишком поздно. Ведь единственный, кто может это сделать, – Харт, тоже оказывается зараженным, и время идет на часы. Теперь от неполноценного члена экипажа, которого все презирали и издевались над ним, чудом попавшего на корабль, будет зависеть судьба всего чел
овечества…
Чтение ожидается захватывающее. Надеюсь, выболтала не все секреты романа. Их много. Хватит не на один вечер чтения. Роман написан скупо и ярко. Мне нравится хладнокровная и беспощадная фантастика. Такие романы напоминают о «Солярисе» Станислава Лема и предупреждают что самовлюблённость землян – самое слабое место.
Анна Северянин
Андрей Алексеевич Чернов родился в Луганске в 1983 году. Окончил Луганский университет им. Т. Шевченко. Литературовед, критик, публицист. Занимается изучением русской литературы XX века. Историк литературы Донбасса. Публиковался в Луганске, Киеве, Москве, Перми и др. Автор более 100 публикаций. Секретарь правления Союза писателей Л HP. Заместитель главного редактора луганского литературного альманаха «Крылья».
«Когда с Майданека налетал ветер, жители Люблина запирали окна. Ветер приносил в город трупный запах. Нельзя было дышать. Нельзя было есть. Нельзя было жить», – так просто и лаконично начал свой очерк о страшном «лагере смерти» Борис Горбатов. Так просто и ясно сказал Горбатов о покорном смирении поляков перед силой захватчика. Силой наглой и чудовищной в своей самоуверенности. «Весь Люблин, – пишет в очерке Б. Горбатов, – знал о фабрике смерти. Весь город знал, что в Крембецком лесу расстреливают русских военнопленных и заключённых поляков из Люблинского замка. Все видели транспорты обреченных, прибывающих из всех стран Европы сюда, в лагерь. Все знали, какая судьба ждёт их: газовая камера и печь». Скованный политическим тактом Борис Горбатов не пишет только об одном: о том, что люблинцы беспрекословно терпели это «знание», знание того, что где-то рядом убивают людей.
