столько по всем гарнизонам не наберётся.
— Архиепископ говорил мне, что у вас три сотни людей, не считая арбалетчиков. — Врал Волков. — А вы говорите, что у вас и двух сотен нет.
— Да, когда же такое было? Не было такого никогда, — искренне удивлялся капитан. — Слыханное ли дело, триста человек! Да ещё арбалетчики. Нет у меня столько людей, а те, что есть, все по гарнизонам стоят, по всему Фринланду, их собирать — так неделя понадобится.
— Так собирайте тех, что рядом, хоть пару сотен людей.
— Да и то у меня не получится, ни телег сейчас для обоза нет, ни лошадей.
— Я напишу архиепископу, что помощи от вас в нужный момент не дождался.
— Да уже пишите, что же делать, видно, пора мне на покой, — смирено отвечал старый капитан.
Да, оставался последний способ убедить капитана. Волков еле сдержался, чтобы не дать ему в морду, но выдохнул и сказал:
— Двадцать талеров вам, по десять вашим офицерам, по пять сержантам, и всем людям, что пойдут, по талеру. И всё только за то, чтобы постоять да покрасоваться. Вам и меча обнажать не придётся.
По пять монет сержантам — это было очень щедро, но по-другому тут, видно, не получалось никак. Мало того, говорил он это громко, так как в приёмной капитана сидели два сержанта, они должны были слышать то, что предлагал Волков. И офицер, сидевший тут же, тоже слыхал про десять талеров.
Двести пятьдесят монет могли сыграть свою роль. Да, столько серебра у него не было, и кавалеру пришлось бы уже залезать в своё золото, чтобы расплатиться, но по-другому с этим капитаном никак не получалось, и своего сеньора архиепископа он, кажется, не очень боялся. Денег было очень жалко, но Волкову нужны были люди, позарез нужны.
Тут офицер, сидевший у стены и молчавший до сих пор, встал, подошёл к капитану и сказал тому что-то на ухо. Капитан сначала поморщился, потом махнул на офицера рукой и произнёс:
— Так с кем вы затеяли кутерьму, не с горцами ли?
— Нет, придёт человек от герцога меня брать, вы просто постоите рядом под моими флагами и всё.
— И всё? — Переспросил фон Финк.
— И всё! — Ответил ему Волков.
И тут вместо капитана сказал его офицер:
— Триста пятьдесят монет, и двести солдат и тридцать арбалетчиков будут у вас под вашими знамёнами. И мы готовы будем даже подраться за вас немного, если речь идёт не о горцах, конечно.
— Триста пятьдесят? — Произнёс кавалер задумчиво. Эти мерзавцы его просто грабили. Но делать было нечего. — Ладно, но я хочу, чтобы уже завтра утром ваши люди вышли из Эвельрата.
— Нет, — сказал офицер, — выйдем в полдень, быстрее не собраться. Но уже к утру будем в Лейденице, а к обеду будем на вашей стороне реки, у ваших амбаров.
— Хорошо, — произнёс кавалер.
— Да, но мы бы хотели половину получить вперёд, — продолжал офицер, и капитан, слыша его требование, качал согласно головой.
— Хорошо, — произнёс кавалер и полез в кошель.
Хорошо, что помимо серебра, что он забрал у брата Семиона, он прихватил ещё и своего золота, иначе ему бы не хватило.
***
Соврал этот офицер, немного, но соврал, к обеду не вышли солдаты из Эвельрата, а только стали собираться у западных его ворот. И то были не все обещанные, а всего лишь сто семьдесят семь человек. Волков ждать не мог больше, офицера оставил ждать остальных, а сам с капитаном фон Финком и с теми, что собрались, пошёл на запад, к Лейденицу, к переправе. Солдаты были не очень, даже похуже, чем у Бертье и Рене, и уж совсем не чета людям Брюнхвальда, но сейчас это никакой роли не играло. Доспех был так себе, оружие так себе, ленивые они были. Как ни понукал их капитан, плелись они шагом неторопливым, словно не боялись совсем своего командира. И, конечно же, до ночи они к Лейденицу не попали. А дошли туда только к обеду следующего дня, где Волкову опять пришлось платить, он уже оплатил этой куче народа обед и ужин, так ещё за переправу людей с него лодочники взяли шесть талеров! Чёртова война, никаких денег на неё не хватит. К вечеру этого же дня они пришли в Эшбахт, где их уже ждали Брюнхвальд, Рене, Бертье и сержант стрелков, Вильгельм из Ланна. Все были при людях. Лагерь, который пришлось разбить на холмах, что лежали восточнее Эшбахта получился весьма внушительный. В этот же вечер Волков позвал к себе Карла Гренера и Увальня, у этих двоих ещё были силы, сказал им:
— Господа, вы оказались выносливее иных, ещё и места вокруг хорошо знаете, поэтому вас пошлю. Поедете на север, в сторону Малена, туда, где кончается моя земля, начинаются холмы. Надобно мне знать, что из Малена ко мне вышел отряд, как увидите его у моих границ, так скачите ко мне. Лошадей возьмите новых, наши уже ноги едва переставляют, припасов возьмите на два дня, более не потребуется, думаю. Езжайте немедля.
Хоть и устали оба молодых человека, но от задания никто не отказывался, даже и не попросили ничего, сказали:
— Выполним.
И ушли. Только после этого он поехал домой, в новый дом. С коня едва слезть смог, Максимилиан помогал, как всегда. На ногу не ступить было. Останавливаться приходилось, от боли зубы стискивал и сопел носом, чтобы дух перевести. Так и шёл к дому, поддерживаемый Максимилианом. Было уже поздно, дворня вся спала уже, жена не вышла его встречать, лишь Мария хлопотала у плиты, стряпая ему ужин, да госпожа Ланге помогала Марии покормить господина. Еле до кресла дошёл, что во главе стола стояло. Госпожа Ланге стала помогать ему тоже. Так вдвоём они с Максимилианом довели его до кресла. И ничего, он помощью женщины не брезговал, не до того ему было. Украдкой, когда Мария не видела, она обняла Волкова и как уже делала, поцеловала его в висок и в небритую щёку. Провела рукой по волосам его. И, кажется, всё равно ей было, что на нём дорожной грязи слой толщиной в ноготь и что дурной запах от него, резкий запах нестираной одежды, запах его пота и коня. Всё равно целовала она его. И не по просьбе, не по велению, а по желанию своему.
Он ел, а Бригитт сидела рядом, подливала ему вина и смотрела на него, хоть и знала, что он этого не любит.
От еды, а скорее всего, от вина, на мгновение усталость ушла, и
