надо было описать всё… Своими словами.
– Ну, я… На весенние каникулы к нам в деревню привезли мальчика… пяти лет. Имя – Николай. Мы с ребятами хотели… э-э… поприкалываться над ним – показать, как у нас встречают новичков… – Митяй покрылся потом, сообразив, что именно это сейчас, похоже, и собираются проделать с ним самим. Поэтому дальше рассказ звучал уже не так бодро…
Но после поправки Пахана – громко.
– … и затащили его в сарай к тёте Клаве. Её в тот день не было дома. Ну, мы… То есть, я… Перекинули верёвку через балку, связали ему руки, воткнули кляп, чтобы не орал… Потом стали тянуть – он, вроде, подёргался, и вдруг – обмяк. Мы сняли его, но оказалось – уже поздно! – Митяй замолк было, но оглянувшись на Пахана продолжил:
– Моим… помощникам было девять и десять лет – они ещё не подлежат… судимости. А мне уже есть двенадцать, поэтому… Я был судим и приговорён… Сюда. У меня – всё. После гнетущей паузы, длившейся, казалось, вечность, Пахан изрёк:
– Митяй почти не соврал. Так всё и описано в Протоколе, который прибыл с посылкой. Только он забыл добавить, что вначале они выламывали Николаю руки на дыбе… Избили так, что на месте лица был настоящий фарш… А потом прижигали тело сигаретами.
А так – всё верно… Видать, чтобы лишнего не болтал – и повесили. И если бы не слабое звено – один из приятелей рассказал всё своей «подруге» – дело так и не раскрыли бы.
Итак, ситуация, вроде, вполне ясная. Перед нами – доморощенный садист-любитель, считающий чужую человеческую Жизнь никчёмной игрушкой. Правда, без… хм… Сексуальных осложнений. Присяжные, обдумайте ваше решение.
Присяжные – троица, составлявшая вчера Пахану компанию в карты – совещалась недолго. Вперёд вышел всё тот же Жбан. Он поднял руку.
– Говори. – милостиво разрешил Пахан.
– Мистер Пахан… Дело довольно простое. Мы посовещались. Всё же он не насиловал мальчика, как Бес, и не ел его мясо, как, скажем, Акула… Поэтому мы считаем – сто плетей, и Малый Круг.
– Внимание, Лагерь! Я утверждаю это решение! Приступить! – Пахан отошёл назад.
Несколько здоровенных бугаёв – Палачи Свиты, как потом узнал Митяй – приподняли его, и разложили на выкаченном сбоку бревне. Руки и ноги привязали, штаны-лохмотья сдёрнули.
Следующий час позволил Митяю понять, что удары кнутом, вымоченном в уксусе – крайне болезненная штука. А когда он потерял сознание, где-то на семьдесят шестом ударе, отсчитываемом хором, ему под нос сунули тряпку, провонявшую аммиаком… Сознание предательски вернулось.
Вот, правда, сил кричать уже не было.
Дополучив остальное, он с содроганием ждал, что же означает – «Малый Круг»?
А именно то и означало, чего он больше всего боялся: его уволокли в барак Свиты, и привязали к каким-то козлам. После чего вся Свита отымела его… А особо ретивые – и по два раза. Заодно выяснилось, что дармоедов-опричников у Пахана не менее двадцати. И все – под два метра, и здоровенные, как качки…
Митяй не стонал уже только потому, что горло и язык его не слушались. В конце этого омерзительного унижения он снова потерял сознание.
Но на этот раз его вернули к жизни с помощью ведра холодной воды.
Жбан, отвязав его, буркнул:
– Убирайся к себе! Уборку барака можешь сегодня не делать – передай Быку, что Пахан разрешил. Всё – вали, пока ребята ещё чего не придумали…
Ноги плохо слушались Митяя. Пока добрёл, буквально на четвереньках, до своего барака, почти стемнело. Однако выполнить приказ Жбана, и сообщить Быку Приказ, он не забыл.
Для себя же старался! Может, удастся отлежаться…
Жить… очень хотелось.
Мыча, он вытянулся на животе. «Коллеги» по бараку смотрели на него на удивление равнодушно. А большинство даже и не смотрели.
Пресытились, видать.
Малец-сосед буркнул, убедившись, что никто не слышит, ему на ухо:
– Не вздумай завтра опоздать на Развод! Накажут!
Митяй только и мог, что благодарно кивнуть.
Но отключиться на всю ночь не удалось – спал урывками, вскидываясь, и подвывая – от боли и унижения… Но – не громко. Знал, что будить Старших нельзя.
Утром бег до плаца отнял последние силы. Место соединения ног невыносимо горело. Стоял навытяжку, из всех сил сдерживая слёзы и стоны – за ночь, казалось всё тело стало болеть ещё сильней.
Однако, выдержал. Пахан, задержавший взгляд на нём, даже приподнял бровь.
До места очередной вырубки добрался на автопилоте. Но когда начали пилить, почувствовал вроде даже облегчение – тело постепенно расходилось. Хотя на три дерева ушло куда больше времени, и закончили они с Мамсиком позже всех: Бык даже подошёл посмотреть на их усердие. Ещё спасибо Мамсику – он сегодня тягал пилу не за двоих, но хотя бы за полторых…
Возвращение в барак Митяй помнил плохо – вроде, его уже поддерживали под руки Мамсик и малец-сосед.
Малец всё время шептал:
– Держись! Иначе – сгинешь! Ты ещё получил по-божески!.. Могло быть и куда хуже.
– А куда – хуже-то?.. – промямлил Митяй, еле ворочая языком.
– Он ещё спрашивает! – полушёпотом возмутился тот. – Большой Круг! И – двести плетей!..
Митяй заткнулся, поняв, что и правда – дёшево отделался…
Видать, на койке всё же потерял сознание – его еле успели растолкать на обед.
Сегодня на обед был разваренный рис – Митяй мужественно сожрал, сколько влезло: знал, что организму нужно питание, чтобы залечить… Чай оказался с голубикой. Митяй узнал запах – такой же заваривала и бабка.
После обеда убирать-заливать-подтирать всё равно пришлось. Зато ночью выспался хорошо. Только вот утром снова проснулся от привычного уже пинка. И понеслась…
Только на третий день Митяй стал осознавать себя, и удивился – он выжил! И даже пилил. Хотя спина совершенно отказывалась служить. Но жить хотелось еще сильней!..
Поэтому – пилил.
На четвёртый день он даже проследил взглядом за вертолётом – на этот раз тот сгрузил какие-то тюки. Мамсик просветил:
– А-а… Опять газеты и туалетная бумага. Ну, бумагу-то – Свите, а нам…
На пятый день утром Пахан, дав указания, сообщил:
– Сегодня подошёл срок нашего друга, Жирдяя.
Вперёд выдвинулся из шеренги Свиты действительно очень толстый мужичок. Странно. Лицо его покрывали морщины, а выражение – словно у затравленного пса. Митяй смотрел, не догоняя.
– Прощание как обычно, в пять минут пятого. Жирдяй – говори.
Прошло не меньше минуты, прежде чем тот совладал с голосом и мимикой, и выдавил:
– Прощайте, братцы… Простите, если кого отметелил не… по делу. Я… Прощайте!
Убедившись, что больше
