то. — Небось, и сейчас бы смог?
— Э — хе — хе… Куда мне в мои — то годы по крепостям лазить. Иной раз на крепостную девку заберешься, а уж зачем не помнишь!
Все рассмеялись. А Ржевский громче всех: свои взятия крепостных девок он помнил с отрочества.
В Кремле раздался благовест к вечерне.
— Под такой звон и помереть любо, — вздохнул какой — то малый с рябым лицом.
Горожане с чувством перекрестились.
Французы пришли со стороны Воздвиженки. Они двигались четкими, конными и пешими колоннами, под звуки марша, с победно распущенными знаменами. Вскоре все пространство на подходах к Кремлю посинело от их мундиров.
Увидев, что кремлевские ворота завалены бревнами и тесовыми щитами, французы развернули на площади несколько орудий.
К воротам быстро направился отряд пеших гвардейцев во главе с долговязым офицером.
— Эх, братцы, — с досадой произнес Ржевский, наблюдая за неприятелем, — не видать нам Бонапарта как своих ушей. Струсил он сюда первым сунуться.
— Поди, почуял, собачий сын, что встречать будут порохом, — сказал старик с екатерининским ружьем.
— Щас как пальну… — осклабился рябой малый, прилаживая щеку к прикладу.
— Погоди пока приблизятся, — сказал поручик.
Но тот уже спустил курок. За ним выстрелили и остальные.
Французы побежали назад. Один из гвардейцев заметно припадал на ногу.
— Ага, зацепил поганца! — радовался рябой малый; другие тоже счастливо смеялись.
— Эх, говорил же обождать, — цыкнул с досады Ржевский.
Он выстрелил вслед долговязому офицеру.
Француз упал.
Горожане восторженно загоготали, но тут офицер вскочил и, держась за ухо, пустился догонять своих солдат.
— Подпустили бы поближе, ей — богу, убил бы, — сплюнул Ржевский.
— Ничего, ваше благородие, авось, в другой раз не промажете, — сказал розовощекий мужик с подбитым глазом.
Разгоряченные первым выстрелами, горожане неловко и торопливо перезаряжали ружья.
Тем временем французы нацелили на защитников Кремля свои пушки и дали залп.
— Летит! — истошно крикнул кто — то.
Раздался страшный грохот, земля под ногами вздыбилась, и все окутало дымом.
Ржевского взрывной волной отбросило на несколько метров в сторону. Когда он поднялся на ноги, вокруг, осыпанные землей и пылью, лежали убитые и раненные. Его конь, привязанный поодаль, был убит наповал.
В небе, испуганно крича, кружила стая ворон.
Голова поручика раскалывалась, в ушах звенело, в носу стоял запах пороха.
Два человека пробежали мимо него и вдоль ворот бросились к Знаменке.
Ржевский кинулся следом…
Завоеватели бодрыми колоннами входили в Москву, разбредаясь по опустевшим домам. Не успев толком пообедать, они уже начали рыскать по городу в поисках добычи.
…На Маросейке из одного из домов вышел французский капрал. Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, щуплый и с тоненькими усиками. На спине он тащил мешок, который, казалось, был вдвое больше его самого.
Весело вышагивая по мостовой, капрал вдруг нос к носу столкнулся с русским офицером, выбежавшим ему навстречу из — за поворота.
— Мундир не жмет, любезный? — поинтересовался незнакомец по — французски.
Капрал в удивлении попятился. Но потом решил, что вряд ли стоит опасаться какого — то пьяного гусара, вероятно, отставшего от кутузовской армии.
— Бонжур, месье, — сказал он. — Как я могу отсюда попасть на Арбат?
— Только вперед ногами!
Глаза капрала отчаянно забегали. Он вспомнил, что забыл в ограбленном доме свое ружье.
— Французы добрые ребята, месье, — сказал он, выудив из мешка большую скомканную тряпку. — Позвольте подарить вам этот пуховый платок.
— Им тебе повяжут челюсть! — гаркнул незнакомец.
Капрал, испуганно отшатнувшись, извлек на свет янтарную табакерку.
— Изволите нюхать табак?
— Я и сам тебе дам прикурить. — Гусар выхватил саблю: — А-ну, снимай мундир! Порррублю!!
— Месье желает половину? — взвизгнул капрал, отступая и прикрываясь мешком.
— К черту! Раздевайся до исподнего.
— Это грабеж, месье!
— Чья бы корова мычала…
И тогда капрал с отчаянным воплем выдернул из мешка огромный бронзовый кандилябр, вооружившись им как шпагой.
— Французы храбрые ребята, месье!
— Отлично-с! — воскликнул русский офицер. — И свечу за упокой поставим!
Он сделал резкий выпад. Француз едва увернулся, прикрывшись мешком как щитом.
— За Отца, и Сына, и Святого Духа! — приговаривал гусар, нанося один удар за другим.
Искры от кандилябра летели во все стороны.
Мешок капрала был одним махом вспорот, и оттуда дождем посыпались женские украшения, посуда и разноцветное тряпье.
— Каков улов! — присвистнул гусар. — Для жены спер или для тещи?
— Для любовницы, — огрызнулся капрал.
— Старьевщик ты, а не унтер — офицер!
Француз, бросив разодранный мешок, выхватил из ножен ружейный штык. Русский на это только хмыкнул.
— Дай — ка я тебя побрею, брат мусье, — говорил он, шмелем кружа вокруг противника. — На небеса небритых не берут.
Капрал отчаянно отмахивался обеими руками, но не мог задеть соперника ни штыком, ни кандилябром. И тут сабля гусара застряла между скрещенными кандилябром и штыком. Какое — то время противники топтались на месте, не в силах расцепиться.
— Отдай клинок, любезный! — рявкнул русский офицер. — Пупок развяжется!
— Не отдам! А — а — а! — в отчаянии завопил француз и, изловчившись, схватился обеими руками за рукоять его сабли.
Гусар тут же залепил ему сапогом в ту часть тела, о которой иным барышням знать не след.
Глаза капрала вылезли из орбит, и, сделав два глубоких вздоха, он свалился без чувств.
— Финита ля комедия, — сказал поручик Ржевский, проворно облачаясь в капральскую одежду.
Французский мундир оказался мал: рукава были коротки, грудь теснило, штаны трещали, кивер едва сидел на макушке, а башмаки вообще не лезли, так что пришлось остаться в своих сапогах.
Под одиноким тополем тихонько скулил очнувшийся капрал.
— Да-а, не повезло твоей любовнице, — усмехнулся Ржевский и, спокойно переступив через него, пошел своей дорогой.
Ржевский быстро шел по мостовой, оглядываясь по сторонам. Его путь лежал на Поварскую, к дому прокурорши, с которой он в свое время де — факто имел отношения, де — юре именуемые адюльтером. Он предполагал пожить у нее некоторое время на правах друга семьи, дожидаясь, пока Наполеон обоснуется в городе и можно будет осуществить свой дерзкий план.
Улицы были унылы и почти безлюдны.
Дворы домов и лавки все были заперты; двери кабаков, напротив, широко распахнуты, откуда на улицу неслось хмельное русское пение вперемешку с ленивой бранью и шумом пьяных драк.
Редкие прохожие настороженно косились на Ржевского, принимая по мундиру за француза.
За углом соседнего дома внимание поручика привлекла барышня в фиолетовом платье. Низко наклонившись, к нему задом, она поправляла пряжку на своем башмачке.
«Черт возьми, каков соблазн! — сказал себе Ржевский, стремительно развернувшись на каблуках. — На прокурорше, чай, свет клином не сошелся».
