руки Царевичева не дают упасть. — Я не умею так танцевать…
— А тебе и не надо уметь, — он возвращает меня в безопасность вертикального положения и снова плавно покачивает в своих объятиях. А мое ухо греет его шёпот: — Просто не сопротивляйся моим движениям. Покорись мне…
Фраза звучит так, будто он просит меня о чем-то другом. Более интимном.
Не зная, как перестать уже смущаться, я смотрю через его плечо на обращённые к нам лица и вижу знакомого красавца-блондина. Лебеда салютует мне бокалом, потом показывает большой палец вверх. Я вежливо улыбаюсь ему, немного удивлённая такой активной поддержкой.
Царевичев мгновенно прослеживает мой взгляд.
— Тимур неплохо поучаствовал в твоём преображении, кстати.
— Как это?
— У него модельное агентство и отличные модельеры в штате, — поясняет Царевичев. — Платье шили по моему заказу. Тимур сначала посмеялся над моей формулировкой техзадания, а теперь признал, что идею воплотил на пять баллов.
Я смотрю в глаза босса. И чувствую, как длинный подол небесно-шелкового платья ласкает ноги воздушными волнами при каждом шаге нашего медленного танцевального кружения.
— А можно узнать твою смешную формулировку техзадания?
— Конечно, — он небрежно пожимает плечами. — Я попросил, чтобы его модельеры создали вечернее платье, как у Золушки. Стилизованное под наше время, разумеется. Ты достойна самого лучшего.
— Это… — у меня перехватывает дыхание. — Это очень мило с твоей стороны, Артём.
Некоторое время мы в молчании кружимся по залу. Мало-помалу к нам начинают присоединяться другие пары, и теперь танцевать не так дискомфортно. Я несколько раз ловлю на себе какой-то странно-напряженный взгляд босса. Он как будто хочет мне что-то сказать, но никак не может себя заставить.
— Что? — сама спрашиваю его в конце концов.
— Катя… нам надо поговорить.
— Давай.
— Не здесь, — он с досадой косится на окружающих и предлагает: — Выйдем на террасу.
На самом деле терраса — это часть банкетного зала, только с нее обзор на парк гораздо интереснее за счёт совершенно прозрачных стен-окон.
Уединения тут — кот наплакал. Повсюду бродят те же вездесущие парочки, те же группы важных гостей.
Задумка Царевичева становится мне ясна только в тот момент, когда он щелкает замком двери, которую почти не видно под серебристой декоративной портьерой. Я смутно припоминаю, что там находится вип-ложа, которая весь последний год закрыта из-за затянувшегося там ремонта.
Но внутри особых признаков этого самого ремонта не видно. Разве что роскошный кожаный диван передвинут слишком близко к прозрачной стене, и в самом дальнем углу высоченной башней громоздятся сложенные друг на друга, как матрёшки, барные стулья.
Стена между ложей и террасой тоже кажется мне прозрачной. Я подхожу к ней и с удивлением смотрю на оставшуюся за дверью толпу.
Странно. А снаружи мне казалось, что на этой стене висят огромные панели-зеркала.
— Это односторонние зеркала, — поясняет пристально наблюдающий за мной Царевичев. — Мы людей видим, а они нас — нет.
— Ого. Прямо как в сериалах про полицию, — замечаю я и пытаюсь неловко пошутить: — О чем будет допрос?
Босс внезапно сгребает меня в охапку, словно большое воздушно-голубое облако, и не давая опомниться, усаживает на овальный стол из красного дерева. А сам опирается руками в столешницу по обе стороны от моих бедер и смотрит в глаза. Прямо, без улыбки.
У меня сердце пускается вскачь от такого взгляда.
— Катя, скажи мне одну вещь… — негромко произносит он. — Ты способна на компромисс в сложной ситуации?
— На компромисс… наверное, способна, — осторожно отвечаю я. — Теоретически. Но ты ведь понимаешь, Артём, всё решает конкретика. Что за ситуация, в чем ее сложность… и насколько сильно она задевает меня лично…
Говоря всё это, я задумчиво покусываю нижнюю губу, и у Царевичева расширяются зрачки. Становятся темными-темными, как у кота, завидевшего мышь.
Он вдруг обхватывает мое лицо ладонями и начинает покрывать его короткими и какими-то яростными поцелуями.
— Ты с ума меня сводишь… Катя… почему ты такая…
— Какая? — невнятно шепчу я. У меня самой от его напора голова еле соображает.
— Такая соблазнительная… — он коротко целует меня в шею справа, — …такая невинная… — потом целует слева, обжигая дыханием, — …такая сладкая…
Кости кажутся расплавленными. Ещё немного, и я просто растекусь по столу от восхитительно приятных ощущений, огненными стрелами пронзающими мой позвоночник сверху вниз.
Царевичев ловит мою нижнюю губу и начинает ее покусывать точно так же, как делала это я сама, только неосознанно.
— Артём… — еле сдерживая участившееся дыхание, зову я. — Кажется, ты хотел о чем-то поговорить…
— Поговорить… да… — эхом повторяет он и накрывает мой рот таким умопомрачительным поцелуем, что у меня пальцы на ногах поджимаются.
Его руки скользят по моим бёдрам, грубо сминая шёлковую ткань платья, а затем самым беззастенчивым образом пробираются под подол. Я чувствую, как они с лихорадочной жадностью гладят там мою пылающую кожу, и вздрагиваю. По всем нервным окончаниям будто электричество бегает… Тело просто трясёт от слишком сильных и незнакомых ощущений.
Возникает странно тягучее ощущение пустоты внутри. Она… эта пустота… острая и ноющая… и просто невыносимая. Пытаюсь избавиться от нее, сомкнув колени, но не могу. Между ними стоит Царевичев и давит на мое тело, практически распластав меня по столу на спине.
Его поцелуи уже безумствуют ниже, на линии декольте, и меня выгибает дугой в его руках. Кажется, что я оглохла и стала совершенно невесомой. Лечу куда-то в пространстве между реальностью и сном, а тело блаженствует в прекрасной неге.
Откуда-то издалека доносится жаркий шепот Царевичева:
— Катя… ты моя сладкая девочка… самая лучшая… тише, тише…
Медленно прихожу в себя и приподнимаюсь, опираясь локтем на столешницу. У меня в голове не укладывается, что только что со мной произошло. Царевичев хотел со мной просто поговорить о каком-то компромиссе, а потом непонятным образом его руки вдруг оказались там, где никто и никогда ко мне не прикасался…
Я резко подтягиваю колени к груди и прячу лицо в ладонях. Мне безумно стыдно. Не могу поверить, что позволила это сделать с собой.
— Ну что ты, маленькая моя… — Царевичев ласково прикасается к моей щеке. — В этом нет ничего постыдного. И у меня с тобой все серьезно.
Чуть раздвигаю пальцы и смотрю на него одним глазом.
— Правда?
— Правда, правда, — усмехается Царевичев, отступая от стола, чтобы я могла слезть с него. — Хотя если мы продолжим в том же духе, пока ты не решишься на большее, то через месяц я свихнусь.
Он выразительно смотрит вниз на свои брюки, и я тоже машинально опускаю туда взгляд. Его руки прячутся глубоко в карманах. А ширинка заметно топорщится…
