зубы. Пытавшихся обуздать людей охранников валили и лупили почём зря. Счастливчиков, схвативших камни, тут же лупили соседи. Трещала древесина и Блонди с Хрюшей, стоявшие на лавке с накинутыми петлями на шее, балансировали, пытаясь не свалиться с виселицы. Упавший на четвереньки под напором людей Генри схватил оброненный кем-то из стражи меч и отчаянно работая локтями, кулаками и зубами, пробивался к друзьям.
Друзья и соседи выбивали друг другу зубы за попытку завладеть драгоценными камнями. Женщины, ещё вчера ходившие друг к другу на стаканчик эля, дрались, как разъярённые медведицы. И только в центре этого урагана безумия один Генри продолжал усердно пробиваться к своим друзьям. На пути у него возник палач, единственный, вероятно, оставшийся равнодушным к происходящему, чудом устоявший на эшафоте, под шквалом людской массы. Он схватил Генри за ворот и дёрнул вверх. Генри извернулся и дал ему ногой в пах. Завыв, палач отпустил свою жертву и тот, упав, вцепился ему зубами в колено. Завывая, тот упал на доски и тотчас был сметён вниз живой волной. Генри снова подобрал меч и сумел прорваться к своим друзьям. Держась за опоры виселицы, чтобы не слететь вниз, он рубанул верёвку. Чпоньк! Верёвка Хрюши ослабла и он упал вниз с лавки. Чпоньк! Теперь и Блонди освобождён.
— Валим отсюда быстрее, — проорал Генри, расталкивая вокруг себя дерущихся людей.
Казалось, это было невозможно. Живая человеческая волна колыхалась туда-сюда, безумная и непостоянная, словно шторм в море. Бороться с ней казалось бесполезно, люди напирали со всех сторон и нигде в радиусе ста ярдов не видно было ни островка спокойствия.
— У тебя был не самый надёжный план, — прокричал Блонди, пытаясь перекрыть завывания толпы.
Он скинул с шеи срезанную петлю и отчаянно высматривал пути к отступлению.
— С радостью выслушаю, до чего додумался ты, как только окажемся в более спокойном месте, — проорал ему прямо в ухо Генри, держась за опоры виселицы, чтобы его не смело и не затоптало.
— Хватит спорить, надо вырываться отсюда быстрее.
Держась друг за друга, они спрыгнули вниз. Шаг за шагом им удавалось прорываться сквозь беснующуюся толпу. Стража уже не обращала ни малейшего внимания на этот побег, пытаясь успокоить с помощью дубинок и тумаков всегородское помешательство.
— Долго это не продлится, — крикнул Блонди, активно работа кулаками и локтями расчищая себе дорогу вперед к свободе.
— Скоро останутся только самые стойкие.
Бах! Его кулак влетает кому-то в зубы и они смогли отыграть ещё полярда к цели
— Их обычно не так много.
Бах! Крепкий мастеровой получает в затылок и отлетает в сторону.
— А когда народ устанет!
Бах! Какой-то толстый прощелыга с поросячьими глазками летит в сторону.
— Тогда-то они про нас и припомнят!
С этими словами он врезал в челюсть ещё какому-то вставшему у него на пути громиле.
— Если тебе больше нравится на виселице, тогда конечно, давайте останемся и посмотрим, когда это всё окончится. А если нет, тогда быстрее работай, тащи нас отсюда!
Генри изо всех сил высматривал спасительные городские ворота. И хотя от площади, где должна была состояться казнь, до них было каких-то ярдов триста, не больше, и жители, стоявшие здесь, не имеют ни малейшего шанса сграбастать себе ни камушка, ни единого человека в городе не осталось не задействованным в общей драке. С каждым ударом кулака спасительные ворота всё ближе и ближе. Блонди, поймавший ритм людской волны, схватил Хрюшу за воротник и тащил его за собой, как гребная баржа тянет корабль в порту.
Вот уже над ними высится громада надвратной башни. На мосту было такое же столпотворение, как и на площади. Самые ушлые, из внезапно обогатившихся, сразу почуяли, что в городе им теперь с таким богатством делать нечего, и пытались смыться как можно скорее. Люди, сцепившись, катались по земле, падали с моста в воду крепостного рва, выгрызали друг у друга из крепко сжатых кулаков драгоценности.
— Я такой ад видел только на День Всех Пьяных, когда кружку эля стали продавать по медяку, вместо двух. И то, прямо скажем, народ дрался там куда азартнее! — орал Блонди с улыбкой до ушей.
Чувство близкой свободы пьянило его лучше всякого алкоголя. Чудом не свалившись с моста, друзья выскочили из города и рванули по дороге.
— За мной! Сюда! — крикнул Генри. — У нас есть телега!
Он побежал вперёд, увлекая за собой друзей. Блонди продолжал тащить за собой Хрюшу. Помятый и весь в синяках, обескураженный и растерянный, он выглядел, словно потерянный щенок, и если бы Блонди не волочил его за собой, вероятно, не нашёл бы сил и шагу сделать с эшафота. Они прорвались к приготовленной телеге, Генри запрыгнул на козла, пока Блонди помогал Хрюше залезть внутрь. Генри уже готов был стегнуть поводьями лошадь, как вдруг кто-то накинул ему мешок на голову и сильным движением сбросил вниз.
— Что, крысёныш, — прошипел ему кто-то на ухо. — Я же обещал, что найду тебя.
Генри в отчаянье молотил руками во все стороны, надеясь отбиться от невидимого врага, но короткий удар дубинкой по голове вырубил его и сознание померкло.
Генри снилась всякая сумятица. Вот видение, словно он снова спит в своей каморке на чердаке, в родительском трактире, и входит Змеиный Глаз.
— Генри! Вставай, лежебока окаянный!
Говорит ему Змеиный Глаз голосом матери.
— Опять весь день проваляться в постели хочешь, лентяй?
Мать превращается в дядюшку Мака. Внезапно, как паук запрыгивает на стену и убегает по потолку в какую-то щель. Генри спускается по ступеням и видит сотни человек, которые дерутся в помещении трактира вокруг столов.
— Разнеси им вино. После драки очень хочется пить, — говорит появившаяся из ниоткуда Жозефина.
— Хорошо, — отвечает Генри. — Ты знаешь, что я скучал?
— И я скучала, — отвечает она. — Я ждала тебя. А теперь, увы, ты мёртв и этого не поправить.
— Как же я мёртв, — отвечает Генри, — когда я прекрасно себя чувствую?
Жозефина вздыхает и словно медленно растворяется в беснующейся толпе.
— Это ненадолго.
Генри чувствует, что у него холодеют руки и он потеет.
— Почему ненадолго?
— Потому что ты доигрался, Генри. Мне очень жаль.
Очнулся Генри от того, что кто-то плеснул на него ведро ледяной воды. Генри взвизгнул и затряс головой, как упавший в озеро
