«Воины благочестивые, славою и честию венчанные!»
Эта армия должна быть патриотичной. Она должна любить Родину, не критикуя ее; она должна уметь ценить ее прошлое, понимать и прощать недостатки этого прошлого и любить величие, красоту и славу своих предков.
«Горжусь, что я – Русский!»
Армия должна быть духовно скромна, не стяжательна, гостеприимна, добра, готова на всякий прекрасный порыв и на великую жертву.
Армия – рыцарский орден! И народу своему она несет защиту и помощь, а не обиду и утеснение.
«Обывателя не обижай – он нас кормит и поит. Солдат не разбойник».
В своей внутренней жизни армия должна быть дружна. Ее члены – братья. Не равные, не товарищи, но братья. Ни подкопов друг под друга, ни интриг, ни подсиживания, ни карьеризма, ни сплетен, ни наушничания, ни подлизывания к старшим, ни амикошонства – в армии быть не должно.
«Зри в части семью. В начальнике – отца, в товарищах – братьев». «Нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет». «Чудо богатыри! Бог вас водит – Он вам генерал».
Этими заветами Суворова должна жить и дышать армия.
Всегда и везде она должна быть образцом воинского долга и самопожертвования. Может ли быть воинский чин, – офицер или солдат, – пьян? Может ли он непристойно вести себя? – грабить, насильничать, брать «подарки от благодарного населения», высказывать панические взгляды, поддаваться пораженческому настроению, критиковать свое начальство и свой полк?
«Наш полк», его Знамя, его прошлое, его традиции – святыня для солдата!
В армию должны идти не только физически наиболее крепкие люди, но и самые сильные духовно, с воспитанною, твердою волею. Принадлежностью к армии надо гордиться. И весь народ должен любить свою армию и отдавать ей все лучшее. Семья должна отдать в армию лучшего ребенка; коннозаводчик – лучшую лошадь; фабрикант – лучшее изделие; заводчик – лучшую машину; рабочий – самую тщательную свою работу.
Если я в армии – то я горжусь и я счастлив тем, что я в армии, что я солдат.
«Мы – Русские солдаты!»
Если же мне не дана эта высокая честь, то я горжусь тем, что у меня, в моей Родине, в моей России – такая прекрасная армия. Я снимаю шапку перед ее знаменами. Я с уважением смотрю на своего отца, на своего брата, на своего сына в его военном мундире. Он – рыцарь! Он – лицо нашего народа. По нему судят и обо мне.
В прошлом и армия грешила против всего этого, и мы грешили против нее. Особенно те, кто называется «обществом». Разве не было в русском обществе, как в сказке про Иванушку-дурачка: «У старинушки три сына. Старший – умный был детина…» – и пошел в институт инженеров путей сообщения или на юридический факультет университета (карьера!.. инженер!.. адвокат!.. любовь женщин… деньги… слава…).
– «Средний был и так и сяк»… – и пошел на физико-математический или естественный факультет (семья… профессура… учитель… «Хоть денег и немного, зато хорошая репутация в обществе…»).
– «Младший вовсе был дурак…» – и пошел в юнкерское училище (нищета… казарменная вонь… солдаты… «Мы свою дочь не можем за него отдать – он офицер в полку…»).
Тяжело было Русской армии. Она была изолирована. Но она держалась – Троном. Неизменною, традиционною любовью, милостями и трогательным вниманием Российских Государей к армии. Мы же, общество, мы если и подходили к армии, то или со снисходительной насмешкой («Полковник Скалозуб, прикажете принять?»), или с сентиментальным и любопытствующим сочувствием (капитан Тушин, Максим Максимыч, купринский Ромашов).
Строя великую, могущественную, славную, честную, христианскую и православную Россию, – мы должны ответственно и заботливо подойти не только к вооружению и обучению ее армии, но и к отбору в эту армию всего лучшего, всего благородного, прекрасного в полном значении этого слова; – и, далее, к воспитанию действительно христолюбивого, победоносного Российского Воинства. Так, чтобы с Русскою армией всегда был «Бог крепок, Властитель, Начальник мира». Ибо этот необходимый России мир, мир прочный, и внешний и внутренний, даст ей только такая армия, которая будет покорна сему великому «Начальнику мира»: Он – «Бог крепок! Чуден Советник – миру его несть предела!..»
Таковы заветы Суворова. Они указуют нам путь[109]. Ноябрь. 1927 г. П. Н. КРАСНОВ[110]
Будущее русского крестьянства
Мы должны верно предвидеть будущее; знать, чего мы хотим; и хотеть только того, что ведет к величию России.
Величие России требует, во-первых, духовного оздоровления русской интеллигенции, этого служилого, организующего и воспитывающего слоя: национальная соль должна восстановить свою силу.
Величие России требует, во-вторых, подъема русского земледелия и русской промышленности; и, прежде всего – хозяйственного и культурного расцвета русского земледельческого класса, крестьянства.
Крестьянство составляет количественно основной массив русского народа: до трех четвертей всего населения. Так было и до революции: из каждых десяти человек, самостоятельно зарабатывавших себе пропитание, от семи до восьми человек работали так или иначе на земле; и в этом отношении все остальные страны уступали России.
Это означает, что в вопросах физического труда, колонизации, армии и рынка крестьянство являлось в России главной, – хотя и пассивно-стихийной, – творческой силой. По-прежнему, как и сто лет назад, русский простой человек в массе был проникнут «духом земли» и внутренне ведом «властью земли»: этот «дух» определял собою настроение русских рабочих масс; он продолжал процесс многовековой колонизации русских пространств; он слагал весь основной контингент армии и устанавливал уровень русского массового потребителя.
В то же время крестьянство оставалось в России главным хранителем русского национального уклада и быта, – в этом отношении являясь сразу и жертвой инерции (в хозяйстве и в умственной культуре), и оплотом здорового консерватизма (в религии, языке, искусстве и государственности). Крестьянская масса всегда и всюду выступает, как сила народно-государственной косности, как сдерживающий и уравновешивающий социально-политический груз, как стихия почвенности и деловитой трезвости. И всегда бывает так, что эти драгоценные консервативные свойства его проявляются тем продуктивнее и спасительнее, чем больше оно преодолевает в себе реакционную – умственную и хозяйственную – косность.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
«Задание журнала» – печатается по машинописной рукописи, находящейся в Архиве Ильина (кор. 40, п. 4). Публикуется впервые.
«Московский сборник» – журнал обер-прокурора Священного Синода К. П. Победоносцева (1827–1907), первое издание журнала 1896 г. Г. Флоровский отмечал характерный выбор Победоносцевым авторов своего журнала: Карлейля, Эрьесона, Гладстона и даже Герберта Спенсера. В. В. Розанов называл «Московский сборник» грешной книгой («это грех уныния, безверия, печали…»).
Предсказание Ильина не заставило себя долго ждать. Не прошло и полугода, как в берлинской газете «Руль» появился крайне отрицательный отзыв Ю. И. Айхенвальда. Сам этот отзыв характерен и вскрывает природу антагонизма между Ильиным с его соратниками и их принципиальными противниками. Поэтому мы приводим его здесь полностью.
«Русский Колокол Журнал волевой идеи. № 1 Только что вышедшая первая книга этого журнала, издаваемого и редактируемого проф. И. А. Ильиным, в большей своей части последним и написана: шесть статей снабжены его подписью, а там, где ее нет, там, где выступает “Старый Политик” и даже “Прибывший оттуда”, тоже чувствуется энергичный и внушительный, стальной стиль И. А. Ильина. Дело не меняется от того, что две из упомянутых шести статей подписаны сверх того еще А. Бунге. Таким образом, перед нами пока – не столько журнал, не столько труд коллективный, сколько единоличное духовное поместье почтенного редактора-издателя. Этой явной печатью определенной личности и объясняются приметы “Русского Колокола”, звучащего громко, звонко, патриотично и… риторично. “Волевая идея” облечена в такую словесную форму, в такую фразеологию, которая меньше всего проста и больше всего приподнята и напыщенна. Этот холодный пафос в читателе горячности не вызывает. Даже неприятно и неловко становится, что те высокие религиозные, национальные и государственные ценности, на защиту которых “Колокол” так желанно поднял свой призывный звон, нашли себе подобное прославление, благовест подобного тона. Высокое не высокопарно; высокого не надо приподымать. Иначе убедительность проповеди не возрастает, а наоборот, слабеет. В связи с отмеченной особенностью журнала его изложение выдержано в тонах дидактических и слишком общих. Конкретное надо извлекать здесь из абстрактного и места частные отмежевывать от общих мест. Сделав это и услышав наиболее внятное и понятное, что идет с высот новой колокольни, мы с удовлетворением узнаем следующее: грядущая Россия, освященная и очищенная, рисуется “Колоколу” не как восстановленная в своих дореволюционных порядках, – “мы желаем… чтобы она была избавлена от нового, повального, имущественного передела, и, следовательно, от новой гражданской войны”. Точно так же успокоенно приемлешь заявление: “ни к кому из русских людей, любящих Россию, как свою родину, мы не питаем злобы, ни мстительных чувств”. Но уже только безусловных единомышленников И. А. Ильина удовлетворит его утверждение, что идея священной России “зовет нас воспитывать в себе” именно “монархические устои правосознания”. Привлекателен возвышенный дух журнала, вызов материализму с его “короткими целями», сильны строки о том, что “вместе с Вольтером и вслед за Вольтером европейское человечество высмеяло и просмеяло свои святыни”; но идеализм не должен вырождаться в идеализацию; а она, слащавая, характеризует “Русский Колокол” – там, например, где о русском народе говорится, что у него “благодушная и благородная, но детская душа”, что “наш простой народ как дитя доверчив, как дитя поддается дурным влияниям, как дитя буянит”. Неприятна игра стилистики в предлагаемом изобильном запасе, в подборе “девизов Белого движения”; бесспорно, они все героичны и благородны, – но вот это обилие, это перепроизводство благородства как раз и смущает, тем более, что и весь журнал вообще страдает в этом отношении каким-то отсутствием стыдливости, душевной нецеломудренностью, т. е. он слишком охотно, много и открыто говорит о самом святом и заветном. Его страницы словно пропитаны добродетелью, моралью, религией. Между тем гораздо большее впечатление производит “Русский Колокол” не этим и не своим теоретико-патетическим осуждением революции, социализма, коммунизма, а теми прослойками фактов и сведений, которые вкраплены в его хотя и патриотическую, но одноцветную и отвлеченную ткань. Так, хотя и в статье И. С. Шмелева “Как нам быть?” немало этого суммарного и безответственного патриотизма (история России, оказывается, не простая, а «как бы священная история, совершенно особенная, чем история других европейских народов, вторая священная история»), но все же размышления автора искупает и над ними возвышается реальный образ его корреспондента – человека, принесшего себя в жертву России, одного из тех, кто теперь “у чужой притолки слонится”; боец этот и мученик семь лет сражался, у него дважды пробита грудь, отца его, скромного педагога, расстреляли, мать у него от голода и горя умерла, брат, забранный в красную армию, застрелился, без вести пропали сестры, загублена невестка; сам он работает под землей, в Болгарии, бьет киркою в черную стену шахты, “бьется незадачливо головой в душные угольные стены”, каторжно трудится из-за горсти бобов – и все-таки духовно живет верой в Россию, в светлую, белую Россию… Такой образ и такая биография насколько же красноречивее красноречивых тирад “Колокола”!.. Тоже фактической и бодрящей правдой ценны (особенно для малоосведомленных в новейшей истории нашего отечества) приводимые гг. Ольденбургом, Бунге и Ильиным данные о России перед революцией, о русской территории 1914–1927 гг., о населении России в 1897–1914–1927 гг. Такой же положительный характер имеет и историческая справка Лоллия Львова о “бесстрашных людях” XVII столетия.
