от рисовой муки до овсяных хлопьев.
Но сварганить даже самый простой завтрак всё-таки не успела.
— Помчались, — муж объявился на кухне, протягивая мне мою лёгкую куртку. — Мы скорее до дома доедем, чем завтрак соорудим.
— Что-то стряслось? — я вернула в холодильник масло и яйца.
Он мотнул головой, но всё-таки хмурился.
— Вроде бы ничего, но Марьянов настаивает на моём срочном приезде. Не знаю, какая муха его укусила. Но если терпеть невмоготу, давай сделаем крюк, и я тебе кофе куплю и целый разнос круассанов.
Я усмехнулась, стараясь не обращать внимания на тёплую волну, захлестнувшую меня от одной только мысли, что он решил позаботиться о моём голодном желудке.
— Двадцать минут я как-нибудь потерплю.
— Уверена?
— Уверена, — да я уже была сыта порхавшими в моём животе бабочками!
— Тогда выдвигаемся, — он взял меня за руку и всё же помедлил. — Хотя больше всего я хочу послать к чертям Марьянова и всех остальных.
От его тихого голоса по спине у меня побежали мурашки.
— Ты не один такой…
— Хочу остаться здесь, — он склонился к самому моему уху, — и продолжить перед тобой извиняться.
О Господи…
— Глеб, прекрати… — прошептала я, борясь с воспоминаниями. — Это н-нечестно.
— Нечестно — это когда Марьянов сдёргивает меня с крючка, на который ты меня подсадила одним только тем, что начала звать по имени.
Я прислонилась к нему, будто искала поддержки. И у кого? У того, кто всего парой простых предложений превращал мои ноги в желе, заставляя мечтать лишь об одном…
— И… и что мы будем делать с этой несправедливостью? — я рискнула поднять на него глаза.
— Исправлять, — в карих глазах мелькнула улыбка.
И я бы всё отдала, чтобы он повторил мне эти слова, когда мы наконец вернулись домой и ад распахнул мне свои объятья.
Мы возвращались домой, будто воры, но в просторном холле первого этажа и всю дорогу, пока добирались до своих спален, то и дело натыкались на прислугу, улыбавшуюся нам от уха до уха.
Они, кажется, знали. В этом громадном доме имелось своё закулисье, и его обитатели, поддерживавшие особняк в идеальном порядке, вели параллельную жизнь, активно обсуждая хозяев и их жизненные перипетии.
Поэтому все наверняка давно были в курсе, куда мы пропадали и почему. Уваров был того же мнения. Пока мы поднимались по лестнице наверх, он вполголоса пробормотал:
— Они сегодня до полуночи не разойдутся.
— Кто? Почему? — я опасливо завертела головой.
— Обслуживающий персонал, — процедил он, будто выругался. — Вчера оповестил о нашем отъезде одну-единственную душу, сегодня о нём знает весь штат. Дурдом какой-то…
Я уже устала, если честно, краснеть, но мой организм моей усталостью не интересовался.
Но когда мы добрались до собственных спален, о стыде пришлось позабыть. Ненадолго погрузившись в дурацкие размышления о том, как я теперь буду в глаза смотреть всезнающей прислуге, я на автомате направилась к своим дверям, но добраться до них не успела.
Муж притянул меня к себе и отыскал мои губы, целуя с такой откровенной жадностью, будто это не мы несколько часов напролёт среди прочего только тем и занимались, что целовались как буйно помешанные.
Я охотно ответила на его поцелуй, обвив руками его талию, за что получила одобрительное «хм-м-м-м».
Мы оторвались друг от друга только когда его телефон снова начал звонить.
— Ответь, — я тяжело переводила дыхание, — раз… раз звонит, наверное, что-то очень уж важное.
Глеб нахмурился, покачал головой:
— Серьёзно, я отвечу только чтобы его послать. Марьянов ещё в пути. Доберётся — тогда и поговорим. Сейчас я слишком занят.
И в подтверждение серьёзности сказанного его руки сползли с моей талии ниже, значительно ниже.
Я сама себя не узнавая, тихо хихикнула:
— Разве… разве для тебя может быть что-нибудь важнее твоих дел?..
Он рассматривал моё лицо:
— Оказалось, что может.
Я опустила взгляд, пробормотав:
— Надо же… никогда бы не подумала.
— Полина…
— М?..
— Я должен тебе объяснить. То, что так тебя разозлило… ты неверно всё поняла.
— Ты о чём? — я всё же подняла на него взгляд.
— О своих словах по поводу твоей… личной жизни до меня.
— О… ты об этом.
— Я о том, что ты слишком желанна для того, чтобы оставаться одной, — низкий голос звучал ровно и приглушённо. — Слишком красива для одиночества.
Господи… от самого низа к горлу поднималась волна неведомой эйфории. Я окончательно растерялась и не знала, что на это ответить.
Поэтому и не стала ничего отвечать. Просто уткнулась лбом ему в грудь и тихонько шмыгнула носом. Ощутила, как он легонько коснулся губами моей лохматой макушки.
— Знаешь, мне кажется, нам пора как-то менять свою жилищную ситуацию, — его голос сильно охрип и сейчас не слишком-то его слушался.
— Как? — я пока не отыскала в себе сил выпрямиться.
— Предлагаю совместное проживание. Так будет легче ссориться и мириться. Сэкономит нам много времени и усилий.
От неожиданности аргументов я фыркнула и рассмеялась.
— А без ссор, значит, никак?
Я всё же рискнула на него посмотреть, и муж послал мне кривую улыбку.
— Я, может, и рад, но между нами ещё слишком много недосказанного и нерешённого. Мы почти наверняка не сойдёмся во мнениях по множеству спорных вопросов.
— И как же совместная спальня сэкономит нам силы и время?
— Предлагаю все дебаты проводить сугубо в постели, — шепнул он, склоняясь к моим припухшим губам.
— Конструктивное предложе… — остаток фразы его губы украли с моих, но я в кои-то веки совершенно не сопротивлялась такому самоуправству.
— Вечером займёмся переездом, — пообещал он мне на прощание, прежде чем отправиться к себе, чтобы подготовиться к приезду делового партнёра.
Едва держась на ногах от усталости и переживаемого, я добрела до своих комнат. Каким бы соблазнительным ни выглядел вариант свалиться в постель и проспать пару недель, я приняла душ и настроилась наконец-то — наконец-то! — позавтракать.
Может, Глебу удастся по-быстрому разрешить свои рабочие вопросы, и мы позавтракаем вдвоём.
Впервые позавтракаем не как враги, объявившие перемирие, а как… как супруги. Как настоящие супруги.
От этой мысли внутри всё сладостно сжалось.
Из бесконечных фантазий меня вырвал мой собственный телефон.
«Елена Юрьевна».
Давно я ничего от своей тётки не слышала.
— Доброе утро.
— Доброе утро, Полиночка. Ничего, что так рано? Я тут по делам у нотариуса застряла. Дай, думаю, позвоню. Ведь сто лет не общались.
Всего-то пару недель или около того, пока я из Москвы не уехала.
— Ничего, — я присела на край кровати. — Я уж думала что-то случилось.
— Пока — ничего, — усмехнулась вдруг тётка, и мне её
