сир!
Лицо корсиканца пошло багровыми пятнами.
— Так вот кто новый любовник Жозефины! — вскричал он, запустив в Ржевского своей треуголкой.
Поручик пронзил императорскую шляпу клинком.
Наполеон рванулся в сторону своей статуи, словно ища у нее защиты. На бегу он пытался обнажить саблю, но та упиралась эфесом в живот и не хотела обнажаться.
— В капусту порррублю! — торжествовал поручик, преследуя его по пятам.
Наконец Наполеону удалось вытащить оружие, но он не спешил скрестить с соперником клинки, перебегая от статуи к столу и обратно.
— Я предан! — кричал Наполеон. — Франция предана!
— Я не француз, — размахивал саблей Ржевский. — Я русский офицер!
— Каналья! Сколько вам заплатили? Я дам больше.
— Сейчас ваш черед платить! За Смоленск! за Москву! за Россию!
Арман Коленкур, выпровоженный императором из кабинета, некоторое время в нерешительности топтался в приемной. В конце концов природное любопытство пересилило, и он приложил ухо к дверям.
— Они там языки чешут, а мне мемуары писать, — огрызнулся он в ответ на недоуменные взгляды караульных, весь обратившись в слух.
— Сир, позвольте вам впендюрить! — узнал Коленкур голос своего нового знакомого из Парижа.
— Попробуйте, попробуйте, — бодро отвечал ему голос императора Франции.
— Может, вы все — таки обнажите свое оружие?
— Непременно… сейчас… живот мешает…
— Всю жизнь мечтал увидеть ваши кишки.
— Вуаля, наконец — то… получилось! Я готов.
— Тогда, как вам такой приемчик?
— Полегче! полегче!
— А если вот так?
— Ай! Ой!
Оторвавшись от дверей, Коленкур повернулся к караульным с перекошенным лицом.
— Святые небеса!
— Что случилось? — встревожилась охрана.
— Нет, нет, ничего… важные известия из Парижа.
Коленкур в смятении сжал виски. Возгласы по ту сторону напомнили ему первый юношеский поход в бордель. Но тогда он имел дело с пусть и падшей, но все — таки женщиной. А тут сам император, в расцвете лет, в зените славы… какой кошма — а — ар!
Коленкур опять прижался ухом к дверям. В кабинете слышалось шарканье ног, натужное пыхтение и звуки роняемых на пол предметов.
— Осторожнее, медведь! — донесся до Коленкура голос Наполеона.
— Погоди у меня, галльский петушок! — весело отвечал его визави.
Уже и ласковые прозвища себе придумали! Коленкур всем телом прильнул к дверям. Судя по всему страсти в кабинете накалялись.
— А теперь моя очередь! — прерывисто восклицал Наполеон.
— Хотите на столе, сир? — отвечали ему. — Извольте-с!
Шум за дверьми усилился и стал слышен уже в приемной.
Караульные офицеры ринулись было в кабинет, но обершталмейстер преградил им путь.
— Стойте, господа! Никому не позволено вторгаться в интимную жизнь императора.
— Мы должны узнать, что там происходит, — заявил офицер со шрамом.
— Хорошо, я скажу, что происходит между ними… но только между нами. — Коленкур с таинственным видом притянул обоих к себе за локти. — Как вы полагаете: Нерону можно, а Наполеону нельзя?
— Что?
— Любить…
— Конечно, можно.
— Женщин, лошадей — это понятно. А себе подобных?!
— Наш император?!
— Полагаю, до вас дошло…
В приемной неожиданно объявилась мадам Сисико.
Не успела она раскрыть рот, как Коленкур, истерично хихикнув, ткнул ее пальцем в грудь:
— Что вам угодно, мадам?
— Я хотела узнать у императора, не желает ли он пригласить на сегодняшнюю ночь кого — нибудь из моих девочек.
— Девочек?! — Коленкур обернулся на офицеров: — Девочек! А? Ха — ха. Зовите лучше мальчиков. Пажей, зовите, клоунов, шутов! паяцев! Зовите всех!
— Что за намеки?! — возмутилась мадам Сисико. — Как вам не стыдно, месье!
— Караул!!! помогите! — донесся из кабинета истошный вопль Наполеона.
Мадам Сисико рванулась было вперед, но Коленкур удержал ее за руку:
— Пардон, тетушка, это зрелище не для вас.
— Но император взывает о помощи.
— Не волнуйтесь, наш доблестный караул ему поможет.
Пока они спорили, офицеры распахнули двери.
Когда в кабинет ворвалась охрана, Наполеон сидел на плечах у собственной статуи, как петух на насесте.
— Слезайте, сир, а то я за себя не ручаюсь, — говорил Ржевский, тыча в императорский зад самым кончиком сабли. — Это нечестно. И не по правилам.
— Правила здесь устанавливаю я! — заявил император.
— Вы в этом уверены? — Ржевский опять ткнул его саблей в зад.
— Ай! Скорее! — крикнул Наполеон, увидев своих гвардейцев. — Устройте ему термидор!
Французы набросились на поручика со шпагами, оттесняя его от статуи с императором.
Ржевский лихо отражал сыплющиеся на него удары.
И тут в зале раздался женский вопль.
Краем глаза Ржевский увидел тучную женщину, которая бежала к ним, размахивая руками. В следующее мгновение она грохнулась ему под ноги, обхватив за колени и уткнувшись головой в живот.
— Мадам, только не сейчас! — прорычал Ржевский, пытаясь отпихнуть ее в сторону, но она прижималась все сильнее, продолжая вопить, как безумная.
— Мадам Сисико, вы бесподобны! — ликовал Наполеон.
Мадам держала ноги поручика, словно древко знамени на парижской баррикаде, и усмирить ее пыл могла лишь грубая мужская сила. На ее счастье Ржевский никогда — будь он пьян или трезв — не мог поднять руку на женщину. Он вырывал то одну ногу, то другую, рискуя остаться и без сапог, и без штанов, — ничто не помогало.
— Кусайте его! Кусайте! — требовал французский император.
Свирепо лязгая зубами, мадам рванулась всей грудью вперед, и Ржевский, потеряв равновесие, вместе с ней рухнул на пол. Намертво застрявший в женских объятиях, он был тотчас обезоружен охраной и связан с головы до ног.
— И не таких маркизов усмиряла, — молвила мадам Сисико, подтягивая через платье панталоны.
— Чертова перечница! — выругался Ржевский. — Чтоб тебя раздуло!
Она весело качнула пышной грудью.
— От вас уж точно не раздует!
— Это почему же?
— Ваша песенка спета, красавчик.
Ржевского охватило отчаяние и злоба. Он дернулся всем телом, но французы висели на нем как охотничьи собаки на медведе.
Бледный, трясущийся Коленкур подбежал к статуе, помогая императору спуститься вниз.
— Вы не ранены, мон сир?
— Арман, — горько произнес Наполеон, перебираясь к нему на спину, — в ваших мемуарах едва не поставили жирную точку.
— О ужас! ужас! — кряхтел Коленкур, согнувшись в три погибели.
— Кого вы ко мне привели?
— А кого?
— Любовника Жозефины!
— Да?! — чтобы не свалиться вместе с императором, Коленкур заключил в объятия его изваяние.
— К тому же это русский офицер.
— Не может быть!
— Представьте себе. — Наполеон, тяжело скользнув по хребту обершталмейстера, встал на ноги. — И этот наглец обозвал меня галльским петухом!
Коленкур шумно отдувался, облокотясь на мраморного императора.
— Жозефина, помнится, тоже называла вас своим петушком, сир.
Наполеон вздрогнул.
— Откуда вам это известно?
— Это давно стало достоянием истории.
— O — la — la! Куртизанка — история уже забралась в мою постель…
