ему до каких-то там людей, когда на кону многомиллионные инвестиции в заведение, чья репутация оказалась под ударом? Никакому делу не пойдет на пользу, если на твоих клиентов нападают не то что на пороге — внутри заведения!
— Вы хоть знаете, сколько стоит интерьер моей кальянной⁈ Кто возместит мне убытки? Я честный предприниматель, ни в каких родовых разборках аристократов не участвую! Неужели никто не защитит честного человека⁈
Нельзя сказать, что подъехавшие сотрудники спецслужб его не понимали. Очень даже понимали.
В узком коридоре кальянной устроили драку несколько людей, часть из которых, очевидно, была профессиональными военными, а другая — не менее профессиональными наемниками. Только вмонтированные в периметр заведения блокираторы магии позволили избежать случайных жертв. Ну и оперативно отработавшая охрана, вызвавшая частных контрактников, на которых Шульгин в свое время не поскупился. Но развороченному коридору от этого легче явно не было. И его владельцу тоже.
Но когда к орущему хозяину заведения подошел неприметный человек в скучном сером костюме, господин Шульгин мгновенно захлопнул рот, и все сотрудники — и кальянной, и приехавших спецслужб — выдохнули с облегчением.
— Василий Прокофьевич, — обратился к нему Серов тихим и усталым голосом.
Шульгин в принципе вертел всех этих оперов, следаков и силовиков на одном продолговатом предмете. Но в присутствии этого человека хотелось держать рот закрытым и вытянуться по струнке даже ему, прожженному торгашу.
— Я понимаю ваше негодование, — продолжил Серов, смотря в глаза Шульгину тяжелым, немигающим взглядом, — и поверьте, разделяю его. Но, уверен, если вы непричастная, безвинно пострадавшая сторона, наша славная империя позаботится о том, чтобы вам возместили все убытки.
Василий Прокофьевич улыбнулся, мгновенно почуяв небезынтересные перспективы, и сделал широкий жест:
— Ну тогда милости просим. Если ваши люди позволят моим сотрудникам воспользоваться кухней, мы даже с радостью накормим вас и всех тех, кто сегодня оказался заложником этого чудовищного происшествия.
Не то чтобы Шульгин хотел кормить полицейских, но гостей, которых они задержали, попотчевать было просто жизненно необходимо, чтобы хоть как-то сгладить негативные впечатления от произошедшего. Однако кормить одних и не кормить других определенно было нельзя, так что на фоне общих убытков пара десятков сытых и чуть менее агрессивных сотрудников государя — в пределах погрешности от огромного минуса на балансе по итогам сегодняшней ночи.
Серов не то чтобы хотел идти навстречу этому лавочнику, но среди гостей были благородные, богатые, а среди работающих сотрудников — порядком охреневшие от усталости ребята, попавшие сюда в конце смены.
А он сам просто банально хотел кофе и откусить голову тому уроду, что сорвал его отпуск. Но, судя по всему, последнее произойдет нескоро, так что хотя бы кофе.
— Кухней — это можно устроить, — кивнул Серов и окликнул кого-то из сотрудников в штатском. — У вас же найдется кофе?
— Обижаете, — широко улыбнулся Шульгин. — Может, хотите попробовать кальян?
— Может, и хочу, — пробормотал Серов, размышляя, что с паршивой овцы — хоть шерсти клок.
Раз уж отпуск теперь долго не обломится.
Москва, Лубянская площадь, Александр Мирный
Я лежал на койке, заложив руки за голову, и дремал.
Небольшая комната размером примерно три на четыре шага вмещала в себя только лежанку, унитаз и раковину, из крана которой размеренно капала вода.
Кап-кап-кап…
Свет мог бы попадать сквозь крошечное окошко, но оно было заколочено. Лампа в комнате не горела, но глаза давно привыкли к темноте. Впрочем, рассматривать было особенно нечего, так что и смысла в источнике света не было.
Сложно сказать, сколько времени я здесь провел, но магические блокираторы уже перестали ощущаться чем-то инородным. А если считать по кормежкам раз за сутки — то шел третий день.
Кап-кап-кап…
Нельзя сказать, что меня прям били при задержании — я не особенно-то и сопротивлялся. Так, пару раз приласкали для профилактики. Оно и понятно — слишком уж у меня неприглядная биография выходила.
А в остальном ничего интересного.
Кап-кап-кап…
Лубянку я узнал по куску фасада, который умудрился рассмотреть в зарешеченной машине. Странное дело, мир другой, а судьба у здания та же. Меня даже допрашивать не стали, просто швырнули в конуру и оставили.
Как будто бы забыли.
Кап-кап-кап…
Интересно, здесь был свой Магго или нет?
Кап-кап-кап…
Вода капала и капала, и капала, а я лежал в тишине и размышлял о том, что все не так уж и плохо. Здесь хотя бы кормят чем-то похожим на еду раз в день. А то в моей практике бывали случаи, когда питаться было нечем.
Однажды дочка случайно наткнулась на мои старые-старые фотографии. Мы там с еще парой парней и овчаркой на фоне каких-то развалин. Милый ребенок спросил, как звали собачку, и живо заинтересовался ее дальнейшей судьбой. А я по пьяной дури взял и ляпнул правду, что Мухтара нам потом пришлось сожрать.
Ребенок рыдал, жена орала, а я чувствовал, что реальность ускользает.
Кап-кап-кап…
Странно, что я не заметил, что Ивана, точнее, цесаревича Ивана Дмитриевича Романова, постоянно пасут. И мутные мужики, курящие у пивнухи, и какая-то гоп-компания, слоняющаяся по улице, и переругивающиеся клиенты в баре, и даже влетевший за нами в проститутошную клиент со слишком трезвыми глазами — ведь явно парня сторожили.
Старею…
Хотя формально молодею.
Словом, совсем расслабился.
Кап-кап-кап…
Не хотелось бы, конечно, отдавать жизнь за царя таким дебильным образом. Мне бы лучше на острие атаки, чем сгнить в клетке. Но, боюсь, прокурором мне уже точно не стать.
Кап-кап-кап…
Кап-кап-кап…
Кап-кап-кап…
Со зверским скрежетом провернулся замок в двери, и она распахнулась. Свет из коридора показался ослепительно ярким даже сквозь прикрытые веки.
— На выход! — рявкнул мужской голос, и мне пришлось открыть глаза.
Я медленно сел, жмурясь от света.
— На выход! — повторил голос из коридора, и я понял, что боец сопровождения в мою конуру не входил.
Боится.
Я обулся и, потянувшись так, что приятно хрустнула пара суставов, вышел.
— Следуйте за мной, — произнес солдатик и пошел вперед.
Сзади меня конвоировали еще двое, и у всех троих автоматы были сняты с предохранителей.
Хмыкнув, я пошел по длинным скучным коридорам со стенами, выкрашенными масляной краской мерзотного зеленого цвета, дешевым кафелем на полу и железными дверями с номерами без всякого порядка. Двери некоторых камер были распахнуты, демонстрируя пустое нутро, двери некоторых — заперты. К кому-то приставлен даже почетный караул. В коридоре было настолько потрясающе тихо, что звуки наших шагов разносились гулким эхом.
Просто место вне времени и пространства.
Наш довольно продолжительный переход окончился в допросной. Обычная такая, ничем не примечательная допросная комната. В которой меня уже ждал особист.
— А вот и наш террорист! — радостно, словно я — выигрышный билет в лотерее, заявил мужчина, по роже которого я мог сразу определить — не сработаемся.
Особист был мужчиной яркой внешности, какая бывает, когда два совершенно разных народа пересекается. Я помню из прошлой жизни парня наполовину дагестанца, наполовину латыша, у которого на лице с идеальными пропорциями голливудской внешности красовался чисто кавказский профиль. И вот здесь было что-то похожее, что в толпе явно не затеряется.
Я без разрешения плюхнулся на жесткий стул с неудобной спинкой и посмотрел на собеседника.
— Ну, рассказывай, — предложил он.
Я выразительно приподнял брови, и особист продолжил:
— Как зовут, сколько лет, где учился, есть ли семья, как собирался убить цесаревича?
Господи, их как будто в одной фабрике для мудаков культивируют.
— Александр Мирный, восемнадцать лет, первый курс Императорского Московского университета, сирота, не женат, детей нет, не собирался, — ответил я.
— Эх, такой молодой, а такой глупый, — картинно вздохнул особист. — Давай еще раз: как зовут, сколько лет, где учился, есть ли семья, как собирался убить цесаревича?
Тем временем там же, несколькими этажами выше
Антон Васильевич довольно спокойно относился к телефонным звонкам и никакого трепета перед вызовами от начальства не испытывал. Но третьи сутки почти без сна могут превратить любого самого спокойного человека в злую псину.
— Серов, а где пацан? — спросила трубка голосом боярина Нарышкина.
— Какой пацан? — раздраженно спросил Серов, откладывая бумаги и потирая уставшие глаза.
— Пацан, Серов. Пацан, который с цесаревичем во дворе махался. Его Высочество изволил очухаться от сотрясения и теперь задает мне очень неудобные вопросы.
— Пацан… — задумчиво повторил Серов. — Пацана наши приняли, думаю, со всеми телами в том дворе и увезли.
— И куда
