плевать: как капитан решит. Дадут плащ — хорошо. Но я бы предпочёл глаз.
Плащ, помимо почёта и свободы от худшей работы, означал двойное жалование и преимущество в дележе трофеев. Хоть что-то хорошее: золото способно скрасить любую жизнь..
Времени на разговоры по душам не было, и в собеседнике Игги явно не нуждался. Ангус зашагал прочь в несколько подпорченном настроении.
Появление наёмников в осадном лагере вызывало всеобщее возбуждение. Большую часть войска составляли ополченцы, только что собранные для подавления мятежа. Столь непохожих на себя людей они прежде не встречали, зато наслышаны о Ржавом Отряде были — в основном, конечно, всяких небылиц.
Вельможи и их приближённые знали о наёмниках гораздо больше. Джамалутдин-паша сразу отметил разницу между теми, кто действительно воевал вместе со Ржавым Капитаном, и прочими.
Первые, хотя и осторожно, но проявляли уважение. Даже выражали уверенность, что уж теперь-то суровый приказ халифа непременно будет исполнен. Вторые в лучшем случае мыслили так: если приговор вынесен, кто-то должен его исполнить — но это не значит, что палач достоин почёта и славы.
Больше всех подкреплению были рады маркитанты, потянувшиеся из попутных городов вслед за армией. Они поначалу рассчитывали на долгую осаду и уже считали в уме барыши. Быстрый штурм города не сулил доходов от торговли. Так что наёмники появились очень кстати — они расставались с золотом и серебром легко.
Всё это пробудило в визире ещё большее любопытство.
— На базаре говорят, что их шлюхи носят украшения дороже, чем у наших жён. Занятное, должно быть, зрелище! Чудно Иам, да святится небесное царстие его, сотворил этот мир: даже на войне мы можем найти нечто забавное.
— Я не слишком разбираюсь в украшениях, визирь. Но посмею посоветовать вам не употреблять этого слова в разговоре со Ржавым Капитаном.
— Которого?
Алим ар-Малави, юноша из очень знатного рода, с наёмниками Висельника уже сражался плечом к плечу. Обо многом говорил тот факт, что он употреблял иное прозвище Шеймуса.
— «Шлюхи». Не скажу, что успел хорошо узнать традиции иноземцев за время похода на Рачтонг, но у Ржавого Отряда всё устроено сложно. Когда они надолго встают лагерем, то живут почти как деревня — если есть дерево, отстраивают что-то вроде форта за пару дней. У женщин, которые за ними следуют, всегда бывает много более важной работы, хотя… их нравы гораздо свободнее наших, это правда.
Визирь, сопровождаемый немногочисленной свитой и личной охраной, шагал от своих богатых шатров к лагерю мураддинского ополчения. Там планировали третий штурм Фадла: следовало появиться лично, пусть Джамалутдин и не собирался командовать.
— Хочешь сказать, что наёмники Шеймуса возят с собой семьи?
Джамалутдин-паша был удивлён. Как визиря, его прежде интересовало одно: оправдывают ли наёмники немалые средства, которые тратятся на их содержание. В тонкости он не вникал.
— Кажется, некоторые да. Эти люди вообще чем-то напоминают большую семью… клан, если хотите. Нам непросто понять народы Ульмиса, даже за несколько лет бок о бок. Им нас — тоже не легче. Я лишь посмел дать небольшой совет, потому что на подступах к Рачтонгу из-за всего этого вышла скверная история. Когда мы заняли первую крепость, некоторые командиры заявили, что их оскорбляет вид шлюх, разгуливающих по замку. Ржавый Капитан тоже оскорбился: отвечал, что найми его король Муанга — шлюхами давно стали бы жёны тех командиров. Едва не кончилось поединком.
О несостоявшемся поединке Джамалутдин-паша краем уха слышал. Но подробностей мураддины особенно не описывали, потому как желающих скрестить клинки с Висельником тогда не нашлось. Едва ли была правдива хоть половина слухов о нём, рисующих скорее демона, чем человека — но под пересудами явно лежала определённая почва.
— Капитан говорит по-мураддински?
— На удивление хорошо говорит, разве только с акцентом. Он неплохо образован.
За усеянным жилыми шатрами полем начинались передовые позиции, где мураддины поставили осадные орудия. Увы, требушеты оказались почти бессильны против стен Фадла, а больших пушек привезли всего несколько.
От фадлских арбалетчиков, лучников и лёгких кулеврин позиции защищала длинная насыпь. На ней Джамалутдин-паша заметил человека, которого сразу узнал, хотя прежде никогда не видел.
Первое, что визирь понял о Висельнике — почему ему дали такое прозвище.
Силуэт Шеймуса и правда напоминал человека, болтающегося в петле. Он сильно сутулился набок: вероятно, из-за уродливо огромного роста. Не все люди вокруг были ему даже по грудь, а уж по плечо — единицы. Крайняя худоба и непропорционально длинные руки усиливали ассоциацию с трупом. Одеждой капитан подчёркивал своё жутковатое сложение: оранжево-красный плащ носил наброшенным на одно плечо, а его камзол не имел тех смехотворно пышных рукавов, что у большинства наёмников. Напротив: плотно облегал иссушенную фигуру.
Капитана окликнули, и он тотчас спустился с крутой насыпи, придерживая одной рукой меч на перевязи, а другой — шляпу. Двигался Висельник с совершенно неожиданной плавностью: можно сказать, почти грациозно. Спустя мгновение скрюченная фигура нависла над визирем и его свитой.
— Большая честь быть представленным вам, Джамалутдин-паша: меня несколько раз принимали при дворе халифа, но вы, верно, посвящали те дни неотложным делам государства.
Капитану пришлось глубоко поклониться, чтобы его голова оказалась почти вровень с головой визиря.
— Я много слышал о вас, Ржавый Капитан, и рад знакомству. Хотя обстоятельства сего отрадного события, увы, и не самые приятные.
Рассмотрев капитана вблизи, Джамалутдин-паша понял происхождение и другого прозвища — которое наёмник сам предпочитал.
Шеймус действительно напоминал человека, покрывшегося ржавчиной: всё его лицо было рябым от бесчисленных веснушек разных оттенков. Кожа будто местами выгорела на солнце, местами впитала грязь и пороховой дым. На лбу и в уголках глаз намечались морщины, впалые щёки покрывала редкая щетина. Цвет волос и не опишешь: то ли рыжеватые, то ли медовые, местами даже каштанового оттенка, словом — такие же, как кожа. Большие, глубоко посаженные глаза также были неопределённо светлыми.
Пугающее впечатление: о таком человеке не могут не сложить мрачных легенд, даже если для обоснованного страха достаточно и правды. На войне полно людей самого грозного вида, но Ржавый Капитан пугал вовсе не подобно какому-нибудь детине со звериной рожей.
Если бы Иам не запрещал изображать людей, а Джамалутдин-паша решил заказать портрет самой Войны — именно таким оказалось бы её лицо.
— Что ж, капитан, давайте пройдём в ставку: говоря по-площадному, в ногах правды нет. Я предложил бы в честь знакомства лучшего вина из своего обоза, но не при свете Иама, да благословит он всех нас.
