и ей показалось, что он и сам верит своим словам. Он произносил свою речь самозабвенно, и даже исступленно, неторопливо обводя взглядом собравшихся людей. Те смотрели на него хмуро и со страхом, на Мирру вовсе старались не смотреть. Но все чаще их взгляды устремлялись на багровое небо и низкие клубящиеся облака. Кроме ропота людей и голоса мэра ничего не было слышно, и от этого небо казалось еще более зловещим. При такой его активности должен был бы быть сильный ветер, и он бы завывал в крышах домов, хлопал бы ставнями и сбивал с ног. Но воздух был совершенно неподвижным.
Мирра еще раз посмотрела на толпу. Лица людей были разные. Горожане и беженцы были разного возраста и пола, разного телосложения, хоть все и были болезненно худыми, разных очень непохожих национальностей. Но на каждом застыло одинаковое выражение безнадеги. Совсем немного от них отличались молодые мужчины покрепче и с оружием. Почти что смешавшись с толпой, они окружали эшафот, не позволяя обывателям протолкаться ближе. Никто и не пытался.
И вот среди этим одинаково чужих людей взгляд Мирры вдруг выхватил лицо Адрия. Кажется, что за эти несколько недель он постарел на десяток лет, и стал похож на оживший скелет, хотя и раньше был истощен. Но все же Мирра вздохнула с облегчением. Она боялась, что его могли убить. Или он мог умереть от истощения. Только глаза на его лице казались живыми. Он внимательно слушал, что говорит мэр, и судя по его нахмуренным бровям, и по тому, как он качает головой, то, что он слышит, ему вовсе не нравится.
Он был совсем рядом, на углу эшафота, сразу за парапетом, и Мирре даже показалось, что заговори он, она бы услышала даже его шепот. На его шее виднелся прежний металлический ошейник, и от проушины на нем тянулась довольно толстая цепь, приковывающая его к высокому толстому столбу на углу ограждения. Цепь была очень короткая, а конец ее прицеплен к кольцу, располагающемуся на высоте больше двух метров и Адрий практически висел на ней. И разглядывая своего единственного друга в этом мире, Мирра пропустила несколько фраз мэра. Впрочем, риторики он не менял.
— Ее нужно наказать, — выхватил вдруг слух Мирры и она обернулась на мэра, — и потому даже речи нет о том, чтобы ее отпустить, ведь она наверняка продолжит свое притворство и еще кого-нибудь обманет. К тому же за эти дни на нее было потрачено немало провизии. Можно сказать, что она нас с вами обворовала.
Мирра засмеялась, тщетно пытаясь себе представить как она, будучи обычным человеком, ходит от города к городу, если они здесь еще имеются, представляется всем Сфирьей и просить посадить ее в камеру, и чтобы кормили жидкой баландой, и выводили помыться раз в месяц, и чтобы в качестве уборной был бы дальний темный угол.
— И убить ее мы не можем, — вздохнув, сказал мэр. — Это не гуманно.
Если бы у Мирры оставались силы, у нее случилась бы буйная истерика, а так она только еще раз рассмеялась. Неужели ее хоть немного пожалели?
— К тому же она не заслуживает быстрой смерти. Она заслуживает наказание, и смерть стала бы лишь спасением.
Мирра заинтересованно подняла голову. Неужели ее хотят пытать?
— Поэтому повелеваю бросить ее обратно в темницу. Ей не будет даваться ни еда, ни вода. У нас и так не много запасов, чтобы тратить их на эту… Пусть она сдохнет там от голода.
Мирра опять рассмеялась, удивляясь, что у нее остались на это силы. А ведь раньше чувства юмора у нее и вовсе не было.
По толпе, как рябь по воде, прошел громкий ропот, раздалось несколько оскорбительных выкриков, заверяющих, что это слишком гуманно для такой, как она. Мэр, договорив, сошел с помоста, попутно наступив Мирре на руку и сплюнув рядом. Следом из толпы послышался тоненький гадкий смешок, и словно что-то щелкнуло в ее голове. Завладевшее девушкой веселье разом испарилось, а в душе заклубилась злость, и Мирре даже показалось, что она видит, что та красного цвета, почти как небо над головой. И она едва удержалась, чтобы не броситься с кулаками, или на мэра, или на того, кто в толпе этих болванов захихикал. Впрочем сил у нее не было ни на что. Она бы даже уползти отсюда не смогла, чтобы спрятаться под каким-нибудь мостом.
— Отведите ее в темницу, — уже снизу послышался голос мэра. — И бросьте ее в самую темную камеру.
Глядя на закованную в странную металлическую броню пленницу, Макс никак не могу узнать в ней свою коллегу. Пусть Мирра никогда не отличалась пышными формами, но все же настолько тощей никогда не была. За округлым панцирем сложно было что-то разглядеть, но вот руки и ноги, торчащие из него, были похожи на узловатые веточки. Чумазое лицо казалось болезненно черным. Глаза ввалились, а скулы обострились. Волосы были спутаны как если бы пару недель их расчесывали только пальцами.
— Отведите ее в темницу, — послышался голос мэра. — И бросьте в самую темную и самую маленькую камеру. И снимите с нее панцирь. Он нам еще пригодится. Одежду бы тоже снять. Ну да ладно. Потом снимем, с трупа. Нам не привыкать.
Несколько замковых охранников, стоявших группой с другой стороны помоста, направились к лестнице, чтобы подняться на эшафот, где лежала обессиленная девушка. Он начала подниматься еще до того, как ее поставили на ноги. Макс смотрел на нее и понимал, что с ней что-то не так. Только что, когда мистер Нивер еще не договорил и не сошел с помоста, она была простым затравленным и доведенным до истерики человеком. А сейчас она стала другой. Взгляд ее казался отрешенным и напоминал Максу что-то, но он никак не мог сообразить, что. Безучастность? Смирение?
Двое охранников поддерживали ее. Один под руку, и вовсе схватил за волосы. Двое других принялись срезать толстенную клепку, запирающую панцирь.
— Зачем они надели на нее эту железяку, а теперь снимают? — спросил Макс, наклонившись к Стиви. — Могли бы и так привести. Разве она смогла бы убежать. Ее ноги не держат.
Стиви пожал плечами.
— Так они сейчас и снимают, когда им велели, — сказал он, после короткой паузы.
— Ты хочешь сказать, что ее все это время держали в этом? — Макс кивнул в сторону помоста, где в этот момент на настил упали две половинки клепки. — Но зачем? Это же издевательство.
— Ну да, — отозвался Стиви. — А иначе
