class="p1">Пили водку, точили штыки, поджидали резервы и зиму.
Кутузов в Тарутине пристрастился к басням Крылова.
В этот осенний вечер на военном совете Кутузов читал штабным генералам свою любимую басню — «волк на псарне» — о том, как волк по ошибке вместо овчарни угодил на псарный двор. Загнанный собаками в угол, волк стал клясться, мол, он пришел вовсе не закусить овцой, а мириться, да и вообще он всем старинный кум и сват. Но ловчий, заявив: «Ты сер, а я, приятель, сед», — спустил на него своих гончих псов.
На словах «а я, приятель, сед» Кутузов снял фуражку, показывая всем свои седины. Помятуя о цвете шинели Наполеона, было нетрудно догадаться, кто подразумевался под серым «приятелем».
— И остались от волка рожки да ножки, — заключил фельдмаршал, добродушно оглядывая своих генералов.
Штабные сонно улыбнулись. Эту басню они слушали уже в двадцатый раз.
Беннигсен зло кусал губы, ведь он был не сед, а рыж, за что не раз был назван Кутузовым за глаза «рыжим дураком». Словно прочитав его мысли, Кутузов насмешливо посмотрел в его сторону незрячим глазом.
— Слон и моська, — пропыхтел он, перелестнув пару страниц.
— Ваша светлость… — с оскорбленным видом привстал Беннигсен. — Я просить бы вашу светлость…
— Хорошо, хорошо, голубчик, не буду. Я вам эту басню в следующий раз прочту. А на сегодня военный совет окончен. Все свободны, господа.
Сказав это, Кутузов выронил книгу на пол и тотчас уснул.
Между тем, армия Наполеона в Москве начала потихоньку замерзать. Теплолюбивые итальянцы уже всерьез интересовались, когда кончится эта русская зима, не подозревая, что та еще и не начиналась.
Вернувшись после пожара в Кремль, Наполеон сразу принялся посылать любезные письма в Санкт — Петербург, императору Александру, намекая, что был бы не прочь заключить мир.
Александр не отзывался. Словно воды в рот набрал. Наполеон даже беспокоился, не случилось ли в Петербурге наводнение.
К концу сентября Наполеон уже не находил себе места: раздражался по мелочам, орал на свиту, ел мало, пил много, спал один. В особый гнев его привели найденные афишки Ростопчина, на одной из которых был изображен сам Бонапарт с подписью, рифмующей слово «жопа».
Так и не дождавшись каких — либо вестей от русского императора, Наполеон послал в Тарутино своего дипломата Жака Лористона:
— Мне нужен мир во что бы то ни стало. Спасайте честь!
Промозглым утром Лористон с гусиной кожей и белым флагом показался на русских аванпостах.
— К крестьянину вползла змея… — сказал Кутузов, когда ему доложили о прибытии незваного гостя, и уединился с ним в своем теплом кабинете.
Они устроились в креслах у камина. Посланник Наполеона с важным видом нацепил очки.
— Мартышка к старости слаба глазами стала, — тут же обронил фельдмаршал.
— Что, пардон?
— Я говорю, как доехали, месье? Видно, сильно торопились.
— Почему вы так решили?
— У вас запотели стекла …
— Ммм… мерси, — Лористон стал протирать очки.
Кутузов, прищурив здоровый глаз, невозмутимо наблюдал за суетливыми движениями француза.
— А правда, что генерал Жюно сошел с ума?
— Да, но откуда…
— Причина, конечно, в женщине?
— Нет. Под Смоленском его корпусу не удался обходной маневр. Император был вне себя от гнева. А Мюрат заявил, что Жюно недостоин быть во французской армии последним драгуном. Рассудок генерала этого не перенес.
— Фю — фю — фю… — выдохнул Кутузов. — Что драгуны, что кирасиры — вы, друзья, как не садитесь, всё в музыканты не годитесь…
— Э-э?
— Говорят, Наполеон открыл в Москве театр?
— Да, на Никитской. И выписал артистов из Европы. У нас играет пианист Мартини и поет сам Тарквинио из Милана…
— Ты все пела, это дело, — перебил Кутузов. — Так поди же попляши!
— Пардон?
— Вы, месье, зачем ко мне пожаловали? Пригласить на премьеру или ноги погреть?
— Ваша светлость, я от самого императора Наполеона!
Кутузов склонил голову набок.
— Как император? Насморк больше не тревожит?
— Нет. Но его величество жалуется на варварское поведение ваших крестьян. Они повсюду ловят наших солдат, бьют их дубинами, поднимают на вилы, рубят топорами. Это же дикость!
— Что делать, месье, мы — потомки скифов. И наш народ обращается с вами, как с войском Чингисхана.
Лористон протестующе взмахнул руками:
— Неужели вы не видите отличий между Наполеоном и этим ужасным монголом?!
— Вся разница лишь в разрезе глаз!
Лористон хотел сказать какую — то дерзость, но вспомнив о том, что ему вскоре предстоит возвратиться в продуваемую всеми ветрами, обугленную Москву и держать ответ перед злым как черт Наполеоном, обиженно заявил:
— Французы не жгли Москву. Это все ваш Ростопчин.
— Беда, беда мне с этим фанфароном, — прокряхтел Кутузов. — А с другой стороны, ну погорячился губернатор, с кем не бывает.
— Погорячился?! Город сгорел на три четверти.
— Зато русской водки вам много оставил.
— Мерси, все уже перепились, — буркнул Лористон.
— И хорошо. Человек под хмельком добреет.
— Гм, гм… Ваша светлость, император предлагает заключить перемирие.
— Неужели? — всплеснул руками Кутузов. — Вот счастье! Вот спасибо! — Великий полководец смахнул слезу. — Жаль, нет у меня на то никаких полномочий.
Лористон растерянно захлопал глазами.
— Что же делать?
— А не поехать бы вам на… — Кутузов зевнул, — на перекладных в Петербург?
— Однако, пока я туда — сюда буду ездить, так и зима придет.
— И слава богу. В снежки будете играть, снежных баб себе налепите. Красота! Чем еще вашей армии в Москве заниматься?
Лористон вскочил.
— Мы еще очень сильны! Наш император готов в любой день дать вам решающее сражение и победить.
— Ждем-с, — спокойно отвечал фельдмаршал. — А пока пишите письма. В Санкт — Петербург.
И посланник Наполеона ни с чем убрался восвояси.
Глава 60. Трепещи, Европа!
Наступило 16 октября. Партизаны еще почивали, когда в лагерь вихрем ворвался казачий гонец.
Он выскочил на опушку и, взвив коня на дыбы, заорал во все горло:
— Братцы! Наполеон из Москвы удрал!!
Все выбежали из шалашей, стали обниматься.
— Ура! Славно! — радовались партизаны. — Теперь до самого Парижа погоним супостата.
— Надо же, а ведь сдержал Бонапарт свое слово, — сказал Ржевский, когда первые восторги немного поутихли.
— Что? Как? — обступили его со всех сторон.
— У меня с Наполеоном был уговор, что если он проиграет мне дуэль, то должен оставить первопрестольную. Так оно и вышло.
— Послушай, братец, — подхватил Давыдов, — а почему бы тебе не жениться на куртизанке, что тебе тогда подсобила? Как ее там звали?
— Виолетта.
— Вот — вот! Какая славная рифма: «Виолетта лучше пистолета». Отныне решено! Только обоз с ней у французов отобьем — сразу вас обвенчаем.
— Уж лучше я тебе ее уступлю, Денис
