господин Эшбахт. Отказаться я не смею. Для меня служить вашему дому — честь. А не соглашалась я оттого, что боялась, что не справлюсь.
— Кто ж справится, если не вы? — Произнёс с улыбкой Волков, он полез в кошель и достал оттуда золотой, положил его на край стола, — приступайте немедля. Я хочу, чтобы в доме у меня были специи, рис, кофе и сахар. Хочу пить кофе по утрам, узнайте у купца, как его варят.
— Да, господин Эшбахт, — Бригитт снова сделала книксен и взяла со стола монету, — отправлюсь в город сейчас же.
— Только экономьте мои деньги, госпожа Ланге.
— Буду беречь их, — обещала Бригитт.
— Кстати, езжайте не на телеге, на карете езжайте. — Сказал кавалер, когда Бригитт уже поворачивалась, чтобы идти. — Возьмите с собой Увальня.
— На карете? — Возмутилась Элеонора Августа. Она не была довольна всей этой затеей, а уж то, что госпожа Ланге ещё и её карету возьмёт, так это вовсе был вздор! Наглость! Она стала говорить с жаром и с гонором. — Это моя карета! Я не дозволяю ей ездить на моей карете, с моими лошадями и с моим кучером. На телеге поедет!
— Нет, — спокойно и холодно отвечал ей её супруг, — она дом мой представлять будет и имя моё. И поедет она на карете, а вы не будьте так жадны, не то в следующий раз сами на телеге поедете, госпожа сердца моего.
Элеонора вскочила, что-то хотела сказать, но Волков жестом прерывал её:
— Будет вам, прекратите оспаривать мои слова, я хозяин Эшбахта, а вы жена моя. И всегда тут будет по-моему. Вы упрямством своим и дерзостью только позорите себя.
Элеонора Августа ответила невежливым, почти невидимым кивком ему, повернулась и пошла из обеденной залы, она была зла. А вот госпожа Ланге была оживлена и едва могла скрывать радость. Она пошла на конюшню, чтобы отдать распоряжение запрягать карету и седлать коня вместе с Увальнем, хоть тот и один мог управиться.
Волков остался сидеть за столом. Мария с помощницей стали убирать со стола, а к господину пришёл Ёган говорить о делах и о том овсе, что у них остался, что до следующего урожая его может и не хватить с такими расходами.
А когда госпожа Ланге спускалась сверху, уже облачившись в дорожный плащ, она украдкой показала кавалеру бумагу. Всего на мгновение мелькнула в её руке бумага и исчезла под плащом, но кавалер знал, что это.
Конечно, он не мог разглядеть ни почерка, ни слов, что были на конверте, но он и так знал, кем и для кого написано это письмо.
Да, это было письмо его жены, которое она написала своему любовнику. И ничего другого тут и быть не могло. Он едва заметно кивнул Бригитт, и та пошла на двор, пряча бумагу в одежды. Увалень шёл за ней.
Торговое дело, дело купеческое, быстро затягивает тех, кому оно пришлось по душе. Деньги есть деньги, мало кому удаётся избегнуть их чар. Ещё недавно, месяц назад, хрупкий, худой мальчишка-недокормыш стоял перед ним и едва не рыдал, когда кавалер сказал, что военное дело ему не надобно, что дело мальчику он хочет дать торговое. А теперь… Нет, мальчик почти не потолстел, хотя заметно подрос, колет короток в рукавах был. Но теперь это был другой юноша. Всё было в нём иное, и говорил не так, как прежде, уверенно говорил:
— Дядя, я опять к вам телег просить, телеги с лошадьми сейчас не заняты, хлеба с полей дано свезли, они без дела стоят, дозвольте взять пять телег, те, что покрепче, те, что из вашего военного обоза, меринов тоже.
Ловкий, по лицу видно, пройдоха Михель Цеберинг в разговор дяди и племянника не лез, стоял сзади, берет в руках держал.
Волков молчит, решение принимать не торопился, конечно, он даст телеги, но он хочет знать, что затевают эти двое. А Бруно Дейснер, его племянник, продолжал говорить:
— Дело вышло удачное, господин де Йонг сразу у нас весь брус и всю доску купил, что мы привезли. Прямо здесь, нам даже не пришлось везти товар в Мален.
— А кто такой этот господин де Йонг? — Поинтересовался Волков, ему было интересно, кто это у него в его земле стал торговать по крупному строительными материалами.
— Да как же, дядя, это же ваш архитектор, что сейчас церковь у вас строит, — удивлялся племянник.
— Ах, вот кто это. — Кавалер, признаться, никак его имя запомнить не мог, хотя отвечал на поклоны архитектора.
— Да, и господин де Йонг сказал, что нужно ему будет леса втрое больше того, что мы ему продали, и готов у нас всё купить, так как цену мы ему дали лучшую. — Сообщал Бруно Дейснер по-мальчишески радостно.
Тут у кавалера мелькнула одна мыслишка, опасение одно, он решил дальше спрашивать:
— Лес вы продали, а зачем же вам телеги с меринами?
— А мы кроме леса ещё взяли шестьдесят корзин угля. Стоят они сейчас в Амбарах, прямо на пирсах, — с радостью и не без гордости рассказывал племянник, — а от дождя древесный уголь портится, мы, конечно, его накрыли рогожами, но нужно быстрее его в Мален везти, там отличную цену за него дают, будем иметь по двенадцать крейцеров дохода с корзины!
Волков помнил эти корзины, такие стояли в Милликоне во множестве, когда он грабил ярмарку. Те корзины были велики, едва ли не в рост человека.
— Шестьдесят корзин? — Переспросил он. — А как же вы привезли ко мне в Амбары шестьдесят корзин угля да ещё и леса, никак баржу нанимали?
— Нанимали, дядя, конечно, нанимали, — кивал племянник.
— А денег где столько взяли, чтобы целую баржу товаров купить? Я вам, племянник, столько денег не давал.
Племянник тут и осёкся, он повернулся и посмотрел на своего компаньона, мол, а что сейчас говорить?
И тут заговорил Михель Цеберинг:
— Господин, денег нам дали купцы из Эвельрата и Лейденица.
Тут пришлось Волкову удивиться:
— Прямо вот так вот просто купцы из Фринланда дали вам денег? — Не верил кавалер. — Пришли вы, кланялись им, попросили у них денег, а они от щедрот своих легко выдали вам серебра на целую баржу товаров?
— Ну, — замялся Михель Цеберинг.
Он не закончил, посмотрел на Бруно Дейснера, и тот за него договорил:
— Они знали, что вы мой дядя. Мы им сказали…
Вот тут всё и прояснилось. Волков помрачнел сразу:
— То есть вы от великого ума своего заняли под моё имя денег, взяли их и
