ему в спину Потапов.
В одном он прав — Олю, конечно, тоже подергают, допрашивать будут. Но он будет рядом и не позволит, чтобы она невинно пострадала.
Водитель Потапова даже не удивился, когда Роман вместе с Лилей вышли во двор и попросили отвезти их назад, в город.
Воскресенье Роман опять провел вместе с Олей и сыном, а в понедельник с утра пораньше был уже на комбинате. По его распоряжению подняли всю отчетность, не только за прошлый год, а начиная с того времени, как Потапов вступил в должность. Лиля вертелась как белка в колесе, выполняя его просьбы: отправляла сторонние запросы, контактировала со службами, искала, сверяла и так далее.
Потапов все это время сидел у себя, к ним не лез и к себе не приглашал. Ройзман снова объявила себя больной. Но их участия Роману и не требовалось.
На комбинате царило напряжение. Даже в курилке, где работники обычно травили байки и делились сплетнями, молча, по-быстрому выкуривали и разбегались по кабинетам.
Эти дни возвращался Роман поздно и ехал сразу к Оле. Рядом с ней он отдыхал душой, забывая о цифрах, сверках, отчетах, а ее маленький неказистый домишко теперь казался ему самым лучшим местом на земле.
К концу недели удалось откопать множество мелких грешков Потапова и за предыдущий период. Этот жук по мелочи мутил и с кадрами, и со снабжением, и с плановиками. Что же касается переводов на левые счета, то тут вскрылось интересное: фирмы однодневки были зарегистрированы на того самого Толика, брата Потаповского водителя. Правда, тот был не в курсе, зачем, почему… Ему заплатили — он сделал. И у нотариуса оформил доверенность на Ройзман.
Может, он бы так и не запел, если бы не Федор, которому Роман еще в субботу, возвращаясь с дачи, не объяснил, что к чему. Правда, Федор сначала упрямо твердил, что его брат не при чем. Но уже во вторник сам его пригнал к Роману.
Акт по итогам всех проверок Роман составлял в пятницу вечером, у себя. А в субботу ждал в гости Олю, ее брата и маленького Ромку. Уже накупил игрушек, сладостей каких-то, кучу маленьких коробочек с соком. Потому что Оля сказала, что Ромка почему-то литровые упаковки не признает, а любит сок именно в таких, маленьких, с трубочками.
На обед Стрелецкий решил запечь в духовке курицу с картофелем. Особыми кулинарными талантами он не владел, но курицу готовить доводилось и, вроде как, получалось неплохо. Над остальными закусками ломать голову, решил, не будет. Сделает бутерброды с пресловутой красной икрой, нарежет сыр, сервелат, буженину, свежие овощи и фрукты. Все это он тоже уже купил сегодня, совершив рейд по местным магазинам. Где, кстати, случайно встретил Дашу Халаеву. Не признал сначала. Стоял и рассматривал в витрине рыбу: селедки в ведерке, темные тушки копченой горбуши, кеты, розовато-оранжевую масляную семгу. Ее он и купил в итоге, спросив у продавщицы, свежая ли. Тогда только заметил, как она на него уставилась, как разглядывала его со смешанным выражением злой досады, тоски и неловкости.
Рыжие пряди торчали из-под синей шапки-колпака. Под глазами забеленные пудрой следы синяков. И зуба переднего действительно не было. И не скажешь, что ей всего двадцать три. Все тридцать запросто дашь, а то и больше.
— Вы на меня еще сердитесь? — сказала она, подавая ему пакет с рыбой.
— Я тебя даже узнал не сразу, — равнодушно ответил Роман.
— Ну… вы извините, если что. Дура я была, стыдно вспомнить…
Он пожал плечами и вышел из магазина.
Дома, положив покупки в холодильник, Роман сел за ноут. Все сведения он уже скомпоновал, заключение набросал. Были кое-какие пробелы, но это уже пусть следствие выясняет. А Роман сделал все, на что хватило его полномочий и возможностей. Оставались лишь формальности.
Он уже почти закончил с актом, когда в дверь позвонили.
Это оказалась Зинаида Георгиевна Ройзман.
— Роман Владимирович, скажите, — волнуясь, заговорила она, переступив порог. — Я бы хотела… не знаю, посодействовать вам, что ли. Я знаю, что вы пойдете до конца. Я оступилась, поддалась на уговоры… болею часто, а лечение дорогое… старость не радость…
— Что вы от меня хотите, Зинаида Георгиевна? — спросил Стрелецкий.
— Если бы я все рассказала и вам сейчас, и потом, на следствии или в суде… В общем, я могла бы пойти как свидетель?
— Это не мне решать. Но в любом случае, содействие следствию всегда учитывается. Как и раскаяние.
— А я раскаиваюсь! — горячо подхватила Ройзман. — И готова дать любые показания. И Ольгу, если хотите знать, я не хотела подставлять. Я против была. Но Потапов настоял…
Ройзман действительно выложила ему всю схему в подробностях, предоставила все цифры, все даты, все фамилии, что, куда, кем, когда переводилось. В общем, к визиту она основательно подготовилась. Многое из этого Роман и сам уже знал, но кое-какие сведения оказались очень полезными. И словно недостающие частички пазла встали в общую картину.
Что будет с Ройзман — Стрелецкий не знал, вполне возможно, что с ней пойдут на сделку, прецеденты такие были. Но вот Потапову теперь не позавидуешь.
***
В субботу Роман наконец выспался вволю. И почти проспал. Успел только вымыть пол и поставить курицу в духовку, когда нагрянули гости.
Маленький Ромка сначала робко топтался рядом с Олей, озираясь по сторонам. Но потом осмелел. А уж когда увидел ворох игрушек в упаковках впал в неописуемый восторг.
— Это даже круче, чем Новый год! Мама, смотри, это же трансформеры! — с горящими глазами потрясал он одной из упаковок и зарывался руками снова в гору подарков. — О! А это тоже человек-паук только большой и с фонариком! А это вертолет! На батарейках? На пульте? Летает? А это что? Мама! Это железная дорога!
— Ну зачем ты столько? — со смущенной улыбкой сказала Оля, наблюдая за сыном, перебирающим подарки.
— Я ему задолжал за семь лет, — приобнял ее за талию Роман и поцеловал в висок.
Пашка тоже пристроился на полу рядом с племянником. Вскрыл упаковку с танком и, издавая характерные звуки, направил его на Ромку. Мальчик поднял над головой фигурку спайдермена и, заливисто хохоча, принялся «отражать нападение». Потом внезапно остановился, поднял на Романа ошалевшее от счастья лицо. Затем вскочил на ноги и, подбежав к Роману, обнял его.
— Спасибо! — воскликнул он. И тихо, почти неслышно прошептал одними губами: — Папа.
Потом опять вернулся к Пашке и игрушкам.
А Роман стоял, смотрел на него и думал, что у
