она тревожится за трёх драконышей и что стоит ей быть рядом. Сложно сказать, были ли это инстинкты самки или же простое сопереживание, может, всё сразу. Самки по природе более чувствительны к малышам, в отличии от самцов, которые могут убить чужого детёныша, такое случалось и ранее, но очень редко. После войны и её потерь драконы стали более терпимо относиться друг к другу. Прошедшее кровопролитие напомнило всем родичам, что прежде всего они принадлежат к одному виду. Они все драконы, стоящие на вершине пищевой цепи. И как выяснилось, им тоже есть кого опасаться, так что не стоило растрачиваться ещё на внутренние распри, вражду, пусть даже и вызванную простейшим зовом крови. Сейчас этот зов взывал остаться и лично убедиться в том, что с маленькими драконятами всё будет в порядке. Инстинкты отказывались пока что принимать ледяную драконицу в качестве надёжного родителя. Было что-то противоестественное в ней, но Роулсанэ пока не могла распознать, что именно. Да и вокруг Трефалкира сильнее вилась голодная и чёрная аура, казалось бы, присматривающаяся ко всем, кто находился рядом. Совсем не так, как когда они встретились в лесу или же совершали перелёт к Скрытой Долине. От этого делалось нервно и неуютно. От этого веяло опасностью. Благо юная морская самка сумела удержать свои чувства под контролем. Страх не смог заставить инстинкты восстать против разума.
Дракон не простое животное, как думали некоторые люди. Дракон нечто большее, чем животное. Роулсанэ, выдерживая уважительную дистанцию, наблюдала за тем, что последует дальше. Судя по-всему, Нивервир остался, преследуя похожие цели, либо хотел что-то сказать своим подданным. Всё же, он был королём и мог делать то, что посчитает нужным, не особо считаясь с чей-то приватностью или особенностью ситуации. В этом-то как раз-таки не было ничего необычного. И к везению морской драконицы никто не собирался её прогонять — никто, казалось бы, её и не замечал вовсе. Пернатый дракон, не мигая, смотрел за семьёй Трефалкира. Гибридное создание людей откровенно скучало, но послушно стояло рядом с королём, рассматривая далёкое небо. А внимание двух остальных взрослых драконов было целиком и полностью приковано к детёнышам. Они всё ещё вжимались в брюхо своего отца и даже не смотрели на свою мать. А та, напряжённо подобравшись, не отводила от них взгляда светло-зелёных глаз, не решалась подойти к ним. Крупная ледяная самка боялась. Это читалось в положении головы, в позе, в тускло мерцавшим взгляде. Её не было с ними четыре важных года, признают ли её? Полюбят ли её так же как Трефалкира? Ответы на эти вопросы можно было получить одним способом, но Азайлас боялась сделать хоть малейший шаг вперёд. Поэтому просто рассматривала детей, стараясь запомнить все детали, принять их целиком. Вид её троих сыновей казался ей чудным, странным, но вместе с тем таким прекрасным и правильным. Она сразу же определила кто из них кто. Тёмно-фиолетовый и самый крупный был безусловно Сардоласом, старшим братом. Он чем-то походил на неё саму, такой же массивный и крепкий, пускай эти черты ещё скрывала детская мягкость и некая неуклюжесть. А вот двое остальных больше напоминали отца, рождённого жить в густых лесах. Лёгкие, проворные. Ярко-зелёный с не менее ярко-голубыми пятнами был определённо Фангрэнэ, его сморщенная спереди мордочка придавала ему даже в этом возрасте несколько устрашающий вид. Малыш Бэйлфар не производил такого впечатления, несмотря на недоразвитую переднюю челюсть. Алый драконыш ощущался трогательно и беззащитно. Именно он первым перевёл свои зелёные глаза на мать, заставив её сердце пропустить пару ударов.
Всё ещё стоя подле отца, прижавшись к нему и не делая попыток выбраться из обвившего его тёмно-зелёного хвоста, он просто смотрел на неё. Не проявил каких-либо особых эмоций, не разглядывал её, скорее, заглянул ей в душу, точно так же как и она в его. Этот контакт длился двадцать молчаливых секунд. Азайлас не двигалась, словно опасаясь спугнуть малыша. Внутри укоризненно морозила и сковывала вина, впивалась тонкими иглами во всё тело. А любовь жгла внутренности, желая вырваться хоть каким-либо проявлением. Это чувство сокрушило её, как ни одно другое в её жизни. Драконица вдруг ощутила себя донельзя открытой, слабой, отчего-то уязвимой. Разве кто-то мог устоять перед этим чувством? Бэйлфар наконец подался вперёд, потянулся к ней некрасивой мордочкой, отражавшей теперь волнение и неверие.
— Мама? — его голос прозвучал тихо и неуверенно, словно бы драконыш не верил в то слово, которое произносит.
Это слово, подобно треску льда, нарушило установившуюся тишину и привлекло внимание его братьев. Трефалкир распрямился и с шуршанием ослабил кольцо чешуйчатого хвоста. Теперь он со своей высоты наблюдал за тем, как детёныши повернулись в сторону Азайлас, немного налезая друг на друга, как они всматриваются в неё, ища подтверждение своим догадкам и желаниям. Теперь робость в них сменилась тёплым огоньком надежды. Им хотелось верить, но и они испытывали страх. Наверное, первый осознанный страх, что реальность может быть не такой, какой мечтаешь, что не все истории заканчиваются так или иначе благополучно. Для них это мгновение истины растянулось так же надолго, как и для Азайлас. Она осторожно чуть наклонила вперёд сине-белую шею и опустила голову, чтобы быть ближе к уровню мордочек детёнышей. Затем тихонько и нежно заурчала. Именно так все драконицы подзывают своих чад. Пока они малы, то более восприимчивы к низким частотам, что помогает в незаметном общении при различных угрозах, потому что только драконыши могут расслышать их в полной мере. Сейчас они впервые слышали этот материнский зов, но инстинкт тут же отозвался на него, не оставляя места всем страхам, сомнениям. Это их мать. Все трое разом устремились к ней, перелезая через хвост отца. Самка сделала пару спешных шагов вперёд, припала к земле, чтобы сыновьям было удобнее с ней знакомиться.
Им не терпелось вдохнуть её ледяной запах с тем, чтобы не забыть его никогда. Потрогать крохотными лапками её панцирные пластины на груди — таких они ещё никогда не видели. У их отца шкура и чешуя были совсем другими. Но как же трепетно они ощущали своё родство с этой драконицей. В движении драконышей было столько неподдельной искренности. Они не знали как выразить свои эмоции, что сказать, потому что все вразумительные слова были бы просто неуместными. Азайлас же просто растерялась, чувствуя, как из глаз текут слёзы, дети были такими маленькими и такими открытыми. Поэтому она радостно тёрлась о них мордой, с трепетом замерев внутри от первого, запоздалого прикосновения к ним, не смея
