и повис в моей хватке.
Помер?
Да быть того не может! Я даже не придушил его толком, дышать он точно мог. Да и разве хускарл свалится от такой малости? Точно! Хускарл! Я все еще чуял его руны. Хотевит будто уснул. Я выпустил его, и он полег к моим ногам.
— Что, уложил купца? — спросил Рысь, выныривая из лесных сумерек. — Никого вроде нет, но лучше бы убраться подальше, пока ночь не настала.
— Он не принес серебра.
— Да и в Бездну! — отмахнулся Леофсун. — Неужто мы еще не добудем?
— Добудем, но там будет уже другое серебро. Да и с чего бы мне что-то дарить Жирным? Ты бы видел их сытые рожи!
— Увидел бы, коли б ты с моста не спихнул.
Хотевит вдруг зашевелился, открыл глаза, ощупал шею, потом неуверенно поднялся на ноги и, углядев бесполезный кусок беленой кожи, бросился к нему.
— Нет, Кай, нет! Серебро! — он тряс кожей перед моим лицом, будто оттуда должны посыпаться богатства.
— Пошел прочь! Возвращайся в свой Раудборг. Или как там вы его называете? В Велигород. Серебро нет? Дагна тоже нет!
Купец сорвал с пояса мошну и сунул мне в руки, потом снял браслеты и цепь, вытащил из короба мешочек и тоже отдал. Я проверил. В мошне набиралась едва ли марка серебра, при том не кусками металла или лома, а в виде плоских кругляшей. У нас на Северных островах такие тоже ходили, но были не в чести, так как серебра зачастую в них было не так уж много. Браслеты и цепь тянули еще на полмарки. Из мешочка я вынул узорное колечко из золота, но там едва ли на эрторг(1) набиралось.
— Кажись, он кольцо Дагне нес, — сказал Рысь, разглядев улов. — Может, это утренний дар на свадьбу?
Я посмотрел на свою жалкую добычу, вздохнул и вернул купцу. Забрать всегда успеется.
— Ладно, отойдем от деревни, переночуем, а с утра двинем.
Махнул Хотевиту, и мы отошли глубже в лес.
С утра я пробудил дар, чтобы узнать, как дела у хирда, и с удивлением понял, что один ульвер ходит где-то неподалеку. А вскоре увидел, как Коршун и живич, который не Велебор, выходят из-за деревьев.
— Вы чего здесь? Случилось что? — нахмурился я.
— Да что-то запереживали за тебя. Как ни глянем, ты на одном место торчишь, не уходишь. Думали, мож, поймали вас и взаперти держат, вот и решили проверить. Полдня бежали и почти всю ночь.
— Как раз вовремя. Ты… забыл, как величать, — обратился я к живичу.
— Твердята.
От голосов проснулся Хотевит, увидел Твердяту и вновь затараторил, вытащив всё ту же ненавистную кожу с узорами.
— Хотевит говорит, что не смог забрать серебро из родового дома, да и нет у них столько. Серебро ведь мертвым грузом лежит и прибыли не приносит, почти все богатство рода — это корабли и люди, товары и лавки. Потому он и обещал заплатить вперед только за часть, а остальное хотел распродать от своего имени. Но сейчас Хотевиту с трудом удалось выбрался из Велигорода, и он никак не мог захватить больше.
— Зато вот эту тряпку взял!
— Это не тряпка. На этом пергаменте записан долг годрландского… — Твердята замялся, не зная, как лучше сказать на нордском, — ярла. Он взял у рода Жирных взаймы и пообещал вернуть через три года. Хотевит отдает этот долг тебе. Если придешь к тому ярлу, он даст много серебра и золота, больше, чем должен Хотевит.
— Снова пустые слова. И плевать, слышу я их ушами или вижу глазами! Как слова помогут раздать доли моим хирдманам? Как слова накормят? Или, может, ульверы возьмут слова и будут ими сражаться? Нет, мне нужно то, что я смогу пощупать руками. Пусть оно звенит, шуршит или пахнет!
— Это верное дело. В Годрланде к долгам относятся крайне серьезно.
— В отличие от Жирных!
— Хотевит и так навлек гнев своего рода, взяв пергамент без позволения отца.
— А его невеста навлекла на ульверов гнев всего Велигорода! В Бездну! Всех в Бездну! И живичей, и Жирных, и Хотевита с Дагной вместе.
Твердята замолчал, выслушивая слова купца, но мне ничего не сказал, ответил ему сам. Купец заулыбался, оттаял чуток и уже не смотрел на меня так испуганно, как прежде. Видать, живич сказал, что с Дагной всё хорошо.
— Где живет тот годрландский ярл? Как его найти? — оборвал я их болтовню.
Хотевит вздрогнул и неохотно ответил. Твердята с той же неохотой пересказал:
— Он живет в Годрланде. В главном его городе Гульборге.
Ударом кулака я переломил ближайшее деревце.
Годрланд? Гульборг? Единственное, что я знал про те земли — они дюже далеко. А еще их захватили сарапы десяток зим назад или чуть больше. И ни то, ни другое меня ничуть не радовало.
Рысь спросил:
— А какие именно слова написаны в твоем свертке? Кому обещал вернуть долг ярл?
Я уставился на Хотевита и заметил его досаду. Неужто этот твариный выкормыш обмануть меня хочет?
Купец ответил с еще большей неохотой:
— Там сказано, что он должен роду Жирных и отдаст обещанное по истечению срока тому, кто принадлежит этому роду и имеет при себе должный знак.
И пока я думал, отрубить ему голову или дотащить до хирда и там отдать кому-то из ульверов, он продолжил:
— Но я не думал тебе лгать! Я тоже пойду в Годрланд. И с Дагной. На твоих глазах я стребую долг и отдам тебе. Я честен с тобой.
Честен. Честный купец! Ха-ха-ха, какая шутка! Всё равно что воин, который боится крови.
— Я не пойду в Годрланд. Мы возвращаемся в Северные моря с серебром или без него, — сказал я и отвернулся от Хотевита. — Ладно, пойдем уже. С Жирных всё едино своё возьмём Так или иначе.
* * *
Шли мы неспешно, подстраиваясь под шаг Твердяты и Хотевита. Коршун время от времени приотставал, проверял, нет ли позади слежки. Я придумывал, как отомстить Жирным за кражу. Согласится ли Хотевит рассказать, где у его рода лавки да склады? Я даже пообещаю не брать лишнего, возьму ровно столько, сколько было уговорено.
Еще думал, как воротиться к Северным островам. Так-то нам по силам перетащить «Сокол» в обход Раудборга и поставить на воду ниже по течению. Да, это займет немало времени, может, две седмицы, может, три, зато корабль будет в сохранности. Угу, если не развалится по дороге. Это ведь нелегкий путь не только для людей, но и для самого «Сокола». А можно попытаться пройти под мостом. Например, проскочить ночью втихую, обернуть весла тряпками, чтоб не плескали. А еще научить весь хирд скрывать руны, чтоб живичи не заметили сильных воинов. Вот только кто ходит по петлявой реке ночью? Явно же недруги.
— Кто-то идет! — из-за деревьев вынырнул Коршун. — Хускарлы. Вон там, левее.
Я привычно потянулся к стае, чтоб проверить, не ульверы ли это, и застыл на месте. В хирде творилось что-то невообразимое. Ярость, боль, гнев, злость, страх. Я слил их воедино и почуял, как настрой стаи поменялся. Вот только… Альрик!
На его месте бесновалась тьма, непроглядная и живая. Ни единого просвета. Я надавил на тьму, заставляя ее уйти, спрятаться или хотя бы сжаться, но ничего не вышло. Можно собрать силы братьев и ударить вместе, только я боялся, что помешаю их битве.
Снаружи я слышал голоса живичей, они не понимали, что со мной творится. Да и в Бездну их. Через Коршуна я почуял и мимо проходящих хускарлов.
— Рысь, проверь! — сказал я и снова ушел внутрь.
Альрик, где ты там? Ты вообще там? Или тебя уже нет? Твою же в Бездну. Беззащитный же не успел никого убить? Не дай Фомрир, он получил руну! Тулле говорил, что новая руна укрепит тварь внутри Альрика.
Что-то отвлекло меня от хёвдинга. Рысь! Он схватился с кем-то. Альрик, держись! Держись, брат!
— Вы! Быстро за нами, — бросил я живичам.
И мы с Коршуном сорвались к Рыси. Он отбивался от двоих воинов, и хотя те были слабее, зато в его груди торчал обломок стрелы. Я оттер первого и уже готов был разрубить его вместе с хлипким карловым мечом, как Хотевит воскликнул:
— Прозор! Мешко!
Живичи остановились, и я тоже придержал руку, только потребовал, что Твердята пересказал каждое слово. Коршун подошел к Леофсуну проверить рану.
— Хотевит спрашивает, откуда они здесь. Прозор говорит, что их отправил его отец. Собрал людей, едва только норды ушли со двора. Хотевит спросил, куда они пошли. Прозор ответил, что их отправили за мрежницей. Надо было поспешать, чтоб
