Оживая, Чрезмерно Любопытная открыла в себе атавизм: чувство благодарности. Или она заразилась им от двуногого?
Какая разница! Атавизм был из числа простительных. Использовав его, она, несомненно, усугубила свою репутацию мыслящего существа, которое немного не от мира сего… но с этим можно было мириться.
Она знала наперечет все несложные желания двуногого. Что ж, пусть оно получит то, что заслужило, а в реальности или воображении — так ли уж важно? Да и существует ли реальность на самом деле?
Созданная для двуногого иллюзия поглощала совсем немного психической энергии. Такому низкоорганизованному существу ничего не стоит перепутать сон и явь. Особенно при небольшом, но постоянном воздействии со стороны.
А еще — она полностью взяла на себя заботу о его кормлении, лечении, гигиене и отдыхе. Ее малыш подрастал, готовился к первому полету и уже не требовал столько внимания, сколько раньше.
…Они остановились на ночлег у крохотного озерка перед перевалом. Ночь была душной, с юга приближалась гроза. Далеко на севере тоже громыхало — там проснулся вулкан. Двуногое спало, свернувшись на голом, нагретом за день камне, и улыбалось во сне. Оно было дома, среди своих. Оно было счастливо.
Мария Галина, Данила Давыдов
Сто полей, или Большая фантастика
На страницах «Если» не раз публиковались материалы о том, насколько успешно или неуспешно мейнстримовские авторы пытаются играть на фантастическом поле. А насколько современная фантастика соответствует «стандартам» мейнстрима? И вообще, изменилось ли что-то в этом негласном противостоянии? Обо всем этом мы и предложили побеседовать «парламентерам» обоих лагерей. Итак, с одной стороны — постоянный автор нашего журнала, критик и писатель Мария Галина, с другой — один из ведущих мейнстримовских критиков, поэт и культуртрегер, кандидат филологических наук Данила Давыдов.
Мария Галина: Вот мы все время оперируем термином «мейнстрим», но не всегда представляем себе, что это такое. Ты можешь дать определение тому, что все-таки это за зверь такой?
Данила Давыдов: Даже среди «толстожурнальных» критиков нет единого мнения. Одни литературные группы полагают, что мейнстрим — это толстожурнальная литература, причем либо либеральная, либо почвенническая, другие — что это литература, наследующая неподцензурной словесности, третьи — что это и вовсе сетература. И получается, что сей невнятный термин — вовсе не способ отделения чего-либо от чего-либо, а способ оценки. Нечто «главное — неглавное».
А в фантастической критике происходит очень интересная перекодировка этого смысла. Мейнстрим — это то, что НЕ фантастика (и не детектив, и не любовный роман), и вместе с тем то, что претендует на определенную статусность. То есть понятно, что в этих условиях, скажем, детектив мейнстримом не будет. Проблема в том, что фантастика не готова себя воспринимать на одной плоскости с детективом и любовным романом.
М.Г.: Не просто не готова — не хочет.
Д.Д.: Да, не хочет. Поэтому и выстраивает дихотомию «мейнстрим — фантастика», то есть фантастика и… литература черт его знает какая. Реалистическая — не скажешь. Элитарная — не скажешь. Нефантастическая литература и фантастическая литература. В результате получается так: все, что есть не откровенная попса и не фантастика — это мейнстрим. Здесь, как обычно, фантастическое сообщество не хочет посмотреть на свои проблемы со стороны, а ведь определение фантастики само по себе проблематично. Да, если расценивать ее как элемент рыночной системы, то фантастика является такой же нишей, как детектив, любовный роман и так далее… И, безусловно, в данном случае фантастика будет проходить по ведомству массовой литературы. Но если говорить о способах письма, о способах мировидения, о подходах к взаимодействию автора и текста, то здесь границы размываются до полного исчезновения. Об этом говорилось всеми разумными фантастами, доказывавшими, что нет фантастики и нефантастики, а есть литература — хорошая и плохая. Но обычно это пропускается мимо ушей.
Совершенно очевидно, что фантастический прием вообще характерен для литературы, сформировавшейся в XX веке. И это не мешало так называемой мейнстримовской литературе существовать даже не в другой нише, а в другом пространстве чтения. Важна как раз не рыночная ситуация — важны пространства чтения. Есть абсолютно разные читатели, которые ориентированы на чтение разной литературы. Если вдруг выйдут в жанровой серии, к примеру, Замятин, Кафка или Кортасар, читателями фантастики они и будут восприниматься именно как фантасты… В свою очередь, когда Стругацкие печатались в журнале «Нева», они воспринимались в контексте либеральной прозы конца 80-х, а не НФ. Но пока в жанровой критике я не встречал серьезного разговора на эту тему.
М.Г.: Были такие выступления. В свое время кто-то из фантастической среды заметил, что все дело в обложках. Под какую обложку, в какую серию встроится книга — так ее и будут воспринимать. В общем-то, это то же самое.
Д.Д.: Под лейблом фантастика (и об этом тоже часто забывают) расположились две совершенно противоположные вещи, не разделенные каким-то вакуумом, а, напротив, объединенные некоей пограничной зоной. Один полюс — это литература эксперимента, литература, исследующая взаимоотношения опыта и письма, а другой — формульная проза, сработанная по очень четким шаблонам, тем, которые мы имеем в виду, когда говорим о детективе или любовном романе. А вот посредине и существует фантастика: она не сводится к абсолютной попсе, но и не дотягивает до уровня художественного открытия. Но! То, что фантасты именуют мейнстримом, устроено точно таким же образом. Там есть и абсолютно клишированные вещи, и произведения новаторские, ни на что не похожие. Собственно же литература располагается где-то в этом промежутке.
М.Г.: Ну вот смотри, многие критики неоднократно утверждали, что фантастика — это именно то поле, позволяющее делать некие эксперименты, на которые «Большая литература» не решается. Фантастика расширяет рамки возможного. Мало того, она позволяет в завуалированном виде говорить о болевых точках общества, болевых узлах, фобиях, массовых психозах так, как литература «реалистическая» сказать не отваживается, поскольку для читателя разговор впрямую оказывается слишком болезненным. Поэтому НФ можно назвать литературой быстрого реагирования. В результате она осваивает новаторские приемы и стили (о темах я уж и не говорю), а потом ими пользуются мейнстримовские авторы. Например, не к ночи будет помянутая Татьяна Толстая с «Кысью». А вот другой полюс: роман Андрея Лазарчука и Михаила Успенского «Посмотри в глаза чудовищ» попал в шорт-лист «Букера». Но разве роман стал от этого восприниматься как произведение мейнстрима, принадлежать его полю?
Д.Д.: Шорт-листы и прочее — это исключительно результат работы определенных групп критиков. И еще результат того, что некоторые тексты вдруг в какой-то момент становятся «значимыми» — в частности для этих групп критиков. Речь идет не о качестве текста, а именно о его роли в литературном сообществе.
М.Г.: Ты сейчас сказал ужасную вещь: мол, как критик захочет, так и будет. Тем не менее какими-то качествами фантастический текст должен обладать, чтобы его зачислили в мейнстрим? Он должен быть знаковым для этого времени?
Актуальным? Или нести на себе признаки какого-то литературного эксперимента, новаторства — по стилистике, наполнению… Скажем, до Лазарчука с Успенским тусовочного конспирологического НФ-романа с элементами пародии и самопародии просто не было.
Д.Д.: В случае с Лазарчуком и Успенским сыграло роль то, что этот текст был адресован некоей аудитории, которая его приняла. Причем аудитории достаточно широкой. У обоих авторов и раньше был свой круг поклонников, но ни псевдославянские сказки Успенского, ни антиутопии Лазарчука мейнстримовской аудиторией восприняты не были… Роман же «Посмотри в глаза чудовищ», в отличие от двух его продолжений, в значительной степени обращен именно к филологической публике, там все построено на обыгрывании целого ряда сюжетов русской литературы, на метаанализе словесности XX века. Я не говорю в данном случае о том, что книга превосходно написана. Здесь важно именно ПРО ЧТО она написана. А нередко бывает и наоборот: мейнстримовские писатели берутся за фантастические темы, но эти тексты как раз не принимает противоположная сторона.
М.Г.: Не всегда. Только когда идея, по незнанию использованная мейнстримовским литератором, в фантастике уже затерта до невозможности. Кстати, именно вещи, подобные «Посмотри в глаза чудовищ», сыграли роль буфера, медиатора, благодаря чему фантастическое сообщество приняло, например, роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет!». Но вот сейчас как бы навстречу Горалик и Кузнецову с «другой стороны», вышел Илья Новак с «Demo-сферой» — романом вполне мейнстримовским. Мейнстримовское сообщество о нем пока не узнало, и я не уверена, захочет ли оно о нем узнать. Оно что, активно отторгает тексты, созданные «чужаками»?
