Дагна уверяла, что «Сокол» всё еще идет по Велигородским землям, самым обширным во всей Альфарики. Все народы от Альдоги до истока Альвати платят дань Велигороду, и с запада на восток размах не меньше.
Всякий раз, просыпаясь, я видел ту же ленту реки, те же берега и думал, насколько же велика Альфарики? Северные острова можно обойти быстрее. Или измерить Бриттланд с одного края до другого. А тут всё плывешь и плывешь, и не видать ни конца ни края.
Как оборонять такую землю? Как сторожить от врагов? То ли дело в Сторбаше или Хандельсби: посуху не пройти, да и по фьорду незаметно не проскользнуть. А тут открыто всё. Хочешь — на ладье иди, хочешь — по лугам скачи, хочешь — сквозь леса пробирайся. Ни отвесных гор, ни хлещущих волн, ни подводных скал. Потому и приходится живичам всяко исхитряться, ставить высокие ограды, копать рвы, укрывать селения речными излучинами. Впору звать эти земли не Альфарики, речной страной, а Гардарики, страной городов!
Когда мы доплыли наконец до того града, о котором говорила Дагна, я едва вспомнил, куда и зачем мы шли, настолько убаюкала меня река.
Град-на-Альвати, так нехитро назвали его живичи, уступал Велигороду и в величине, и в богатстве, но защищен был ничуть не хуже. Мощные деревянные стены, едва ли хлипче Велигородских, плотно окружили терема с крепостью, а рвом служила сама Альвати с одной стороны и длинное изогнутое в виде лука озеро с другой. Казалось бы, врагам несложно и по реке подойти к городу, да вот только ровно напротив него Альвати разделялась надвое, огибая крупный остров, на котором также стояли укрепления. Вздумай враг подойти по реке, так его корабли обстреляют и закидают копьями с двух сторон.
Но Град-на-Альвати давно разросся и выплеснулся за тесную ограду, и внутри многочисленных изгибов реки, как у матери за пазухой, расположились селения. Их соединяли воедино широкие утоптанные дороги и разновеликие мосты, от узенького в две доски до огромного на толстых деревянных подпорках, по которому и две телеги разъедутся.
— Это рубеж Велигородских земель. Сюда чаще всего приходятся удары пришлых князей. Потому и такая крепость, и такие стены. Живичи, что выбрали военную стезю, чаще идут именно сюда. — пояснила Дагна. — Еще через Град-на-Альвати проходят купцы из Годрланда, потому тут можно найти всякое, даже иноземных лекарей. Горожане привыкли к мрежникам и не пугаются непонятных речей, многие лавочники понимают всякий язык, а коли не понимают, так держат под рукой обученного раба.
То ли слухи из Велигорода сюда еще не дошли, то ли здешним жителям было на них плевать, но мы спокойно пристали, заплатили за постой, пояснили, что пришли не торговать, а закупаться, и более нас не трогали. Недолго думая, я отправил Вепря и Простодушного за припасами, Коршуна с Дагной — за лекарем для ульверов, а сам с Рысью решил пройти по городу и глянуть, что тут есть.
И на сей раз я шел не в привычных башмаках, а в красивых сапогах с узором. Ведь не с пустыми же руками мы ушли из Велигорода, а с неплохой добычей, взятой с мертвых живичей. Мечи, щиты, стрелы, пара кольчуг, один шлем, серебряные браслеты и цепи, даже рубахи со штанами сняли, что остались целыми. И, конечно, сапоги. Под мою ногу нашлись лишь одни, невзрачные, потому я взял другие, красные, хоть налезли они с превеликим трудом.
Но это я Дагне сказал, что прогуляюсь, а на деле у меня была другая задумка. Для начала я хотел купить двуязыкого раба, чтоб не просить Дагну о помощи всякий раз, когда мне нужен толмач. Эх, Держко-Держко… Кому ты достался там, в Велигороде?
С Рысьевой помощью мы узнали, что есть тут рабы не только двуязыкие, но еще и грамоту разумеющие. И купить их можно лишь во одном дворе, который держит иноземец из Годрланда, по нашему — фагр(1).
Хвала Скириру, фагр тот жил не внутри городских стен, а в Торговой слободе, где рады всякому человеку с тяжелой мошной. Но пока я туда доковылял в тесных сапогах, проклял всё на свете. И ведь не снимешь! Не буду же я, как последний раб, босым ходить? Рысь же только смеялся, глядя на мои мучения.
Дом фагра был невелик и ничем не отличался от остальных в слободе, разве что хозяином. Нас встретил невысокий чернявый карл, я поначалу подумал, может, служка какой, но это оказался тот самый иноземец, о котором нам говорили. Я уже привык, что все люди, с коими ульверы имеют дело, не слабее хускарла. А этот — карл.
— Доброго вам дня, гости дорогие! Неужто из далеких Северных островов сюда прибыли? Какое же великое благо сотворил скромный Ирина́рх Сидо́н, что к нему заглянули столь важные люди! Своими глазами вижу, что Фомрир не оставил вас своим вниманием! Уверен, вы совершили немало подвигов в его честь!
Фагр с порога набросился на нас со славословиями, не переставая улыбаться. Он сразу заговорил по-нашему, упомянул наших богов и вел себя так, словно все четыре десятка зим прожил лишь ради встречи со мной. Я невольно улыбнулся, и фагр просто расцвел. Сам отвел нас к столу, сказал, чтоб принесли угощения, и между делом выспросил наши имена и откуда мы родом. Не успели мы выпить по второй кружке пива, как уже беседовали словно знакомы со времен первой руны.
Неужто в Годрланде все такие? Тогда понятно, почему их называют фаграми. Такой приятный человек! Такой славный!
— Уважаемый Кай, разреши мои сомнения, подскажи, уж не ты ли тот великий хёвдинг, который освободил озеро под Раудборгом от жуткой твари? Я слыхал, она топила корабли несчастных купцов и опустошала целые деревни! — Иринарх выпучил и без того огромные черные глаза.
Ха, великий хёвдинг!
— И правда ли, что неблагодарные жители Раудборга не оценили твой подвиг и выгнали из города? Это, конечно, чудовищная неблагодарность с их стороны. Чудовищная! — потрясал фагр руками. — Как ты только удержался от мести! Как усмирил свой гнев? Как не обрушил на коварных живичей громы и молнии?
— Вот и я говорю! — ударил я кружкой об стол, и та разлетелась на мелкие куски. Хорошо, хоть пива там уже не было.
Фагр вздрогнул, замолчал, оцепенев от страха. В комнату вбежали трое хускарлов с оружием. Иринарх встряхнулся, жестом выпроводил их и снова заулыбался, но как-то уже нарочито, через силу.
— Уважаемый Кай и любезный Леофсун! Я рад бы проговорить с вами до самого вечера, да что там вечера, хоть до следующего утра, но боюсь, что мое любопытство отвлекает вас от более важных дел. От великой радости я забылся и не спросил, какое же дело вас привело в мой скромный дом. Я не смею надеяться, что Кай, сын Эрлинга, заглянул ко мне только ради приятной беседы.
У Иринарха было лишь два недостатка: он чудно выговаривал слова, и потому я не всегда понимал его речь, а еще он так лихо заворачивал, что я порой забывал, с чего он начал и к чему пришел.
— Так… Что за дело, говоришь? — хмуря лоб, сообразил я. — И впрямь, есть одно дело. Я хочу купить раба. Безрунного, — уточнил я на всякий случай. — Чтоб он понимал и нордскую, и живичскую речь. И чтоб мог угадывать слова, которые не говорят, а рисуют.
— Если я правильно понял тебя, мой друг Кай, нужен грамотный толмач. А читать он должен уметь чью речь?
— Что значит, чью? Ту, что на пырга… на коже царапают или на бересте. Всякую.
— Письмена — они ведь тоже разные бывают. Есть живичские письмена, а есть сарапские. У нас, фагров, совсем иное письмо, хоть и сходное с живичами.
— А есть такой, чтобы всякое письмо знал? — воодушевился я.
— Такого ты, друг Кай, только если в Гульборге сыщешь. Но у меня есть подходящий раб. Только он еще и на языке Годрланда говорит, и немного разумеет сарапский. Всего четыре разных говора.
Как же я удачно заглянул к этому фаргу! Уверен, Иринарх не станет заламывать плату своему другу. А, может, и вовсе подарит! Только как лучше поступить? Все же сунуть ему серебряный браслет взамен или отдариться оружием?
— Как бы ни хотелось подарить тебе такого раба, я отдал за него немало серебра, сам учил его живичской речи, и если не взять хотя бы малой платы, так хоть иди и помирай с голоду. Потому прошу не гневаться на мою бедность и жадность…
Ну, может, марки две запросит. А в Велигороде раб все пять стоит.
—… всего двадцать марок.
Сколько? Я наверно ослышался. Или друг Иринарх перепутал
