истерика. — А это тогда что? Как ты вообще оказался в этой компании?
— Я не знал, как еще добраться до тебя, Сень.
— Есения, — поправила его сквозь зубы, — для вас, Марк Васильевич, я Есения. Я когда-то уже говорила, что ничего плохого вам не делала, вы мне не поверили, — на мои слова Архаров собрался что-то сказать, только на этот раз я не могла позволить ему взять вверх, — но вот сейчас вы мне поверите: вы отзываете своих собак, иначе я устрою вам ад на земле. Мне действительно больше нечего терять в этой жизни.
Я чувствовала его дыхание на своем лице. Где-то в глубине души робко дернулось то самое чувство, которое я пыталась похоронить так долго. Плевать. Я обращалась к нему то на «ты», то на «вы», выдавая свое истеричное состояние — тоже плевать.
У него на лице была такая тоска, что на секунду мне на самом деле хотелось его выслушать. Но не посмею.
Марк попытался протянуть ко мне руку, а я отступила.
Не надо мне разбираться в его мотивах. Скорее всего, Зинаида Александровна его зачем-то убедила отозвать требование по выплате по Вилли. Что-то мне подсказывало, что и снос домов с расселением он теперь остановит, тоже по ее просьбе.
Не хочу разбираться в этом. Вся скорлупа, которой я силой воли покрылась в попытке защититься, сейчас готова дать трещину. Я не могу позволить себе расплакаться на его глазах опять.
Неважно, что он мне скажет. Надо быстрее уходить.
— Есения, подожди, — рвано выдохнул Марк, когда я от него отвернулась и направилась к двери.
Но я не повернулась.
Королева драмы, мать ее.
— Я не хочу здесь оставаться, — Айрин осматривала халупу, которую я называла свои домом, брезгливым взглядом, — здесь, наверное, тараканы водятся.
— Нет, — буркнула я, — только клопы.
Мне хотелось залезть в душ и согреться в горячей воде, но, во-первых, Айрин увязалась за мной и не отходила ни на шаг, а во-вторых, баба Люда купает там свой чайный гриб — слизкую и дурнопахнущую мерзость.
Айрин никак не прокомментировала то, что я устроила. Когда нам позвонила тетя Роза, она туманно ответила «кажется, получилось».
А я пыталась осознать, что я натворила:
— Меня теперь посадят, да? У меня нет денег оплатить штраф за нарушение предписания.
— Не думаю, что на этот раз он что-то имеет против тебя, — как-то неуверенно ответила подружка.
Мы больше не поднимали тему моей истерики. Айрин хотела остаться со мной на ночь. Но после того, как она больно приземлила свою пятую точку на острую пружину, принялась уговаривать меня переехать к ней.
— Я не хочу выплывать на жалости и слепом везении, пойми, — в очередной раз говорила я ей. Мы не в первый раз поднимали эту тему с тех пор, как я съехала. Просто Айрин впервые увидела, где я живу, — я просто хочу все наладить и вернуться верхом на коне.
— Мне теперь кошмары будут сниться, как тебя съедают клопы, а чокнутая старушка расчленяет твое бедное тело в ванне.
— Ой, да брось. Баба Люда золотко, а не старушка.
— Она уже минут двадцать стоит в дверном проеме и сверлит меня глазами. И крестится.
— Она думает, что ты ее покойная подруга.
Господин Штеймлер не отдавал мне машину на ночь. Каждое утро я вставала в пять часов, чтобы добраться до его дома, где на посту охраны брала ключ от авто и ждала, когда он выйдет.
Этим морозным утром я также выбежала из дома, на ходу дожевывая бутерброд и попивая растворимый кофе (до чего я докатилась?) из термокружки, как почти врезалась в припаркованный почти вплотную автомобиль. То есть, естественно, его не подогнали к двери подъезда, просто здесь вообще машины никто никогда не ставит. Слишком узкое пространство.
Я уже почти обошла его, как резко остановилась, как вкопанная.
— Вилли?
Передо мной стоял красавец майбах. Полностью восстановленный. По крайней мере, так казалось снаружи.
Только сейчас воровато осмотрелась. Половина фонарей не работало, но все равно казалось, что вокруг никого. И в заглушенной машине — тоже.
Мысленно одернула себя. Мне какое дело? Не хочу разбираться, что творится в голове у Марка, и зачем пригнали сюда машину.
Я уже отошла на приличное расстояние, как моя глупая жалость заставила обернуться. Вилли стоял брошенный, покрываясь снегом, как инопланетянин в этом ветхом, грязном дворе.
Не знаю, откуда у меня эта глупая привычка давать предметам имена, но каждый раз, я будто нахожу в них душу. Логически понимаю, что это просто кусок металла, но сердцем казалось, будто я предаю товарища. А что, если с Вилли снимут колеса? А что, если кто-нибудь его поцарапает?
Надо хотя бы позвонить ребятам и узнать, что он вообще здесь делает.
Как мама-коршун, подлетела к машине, уже набирала номер Ильи, но заметила, что двери не заблокированы, а на сиденье валяется ключ и записка.
Размышляла не долго.
Резво нырнула в салон автомобиля, отрезая от себя вездесущие снежинки.
«Он по праву твой» — вот и все, что было в записке.
Внутри разлилось тепло. Я, дурочка, действительно скучала по Вилли. Транспорта лучше его человечество не в силах придумать. И уж тем более, в сердце поселилась щемящая радость, что его восстановили.
Но ледяная реальность быстро остудила голову. Его содержание мне не по карману. Я не разбираюсь во всех юридических тонкостях, но что, если мне выдвинут очередное обвинение? В угоне или еще в чем?
Зло завела двигатель. Даже слезы навернулись от несправедливости всего происходящего. И от того, что я вообще не понимаю, что происходит.
Быстро вытерла мокрые глаза и стала выезжать задним ходом со двора.
Я скучала по тебе, Вилли. Но мне от Архарова ничего не нужно. Тем более, по всей видимости, он со мной еще не закончил.
В каком-то нелогичном страхе подъезжала к своему бывшему месту работы. Не было какой-то ностальгии, только горечь позора от всей той истории, которая со мной произошла.
В это время ребята как раз должны подтягиваться в ангару, но на подъезде было пусто. Из будки охраны вышел незнакомый мне парень, который явно узнал машину, но ничем не выдал удивления, когда увидел меня, выходящую из авто.
Я просто молча отдала ему ключ, и быстро побежала к станции метро. На работу уже жестко опаздываю, но на такси нет денег.
— Баб Люд, — крикнула я, заходя в квартиру, — ливерки не было, но я купила вареную колбасу и сыр! Притворимся,
