хорошо отлаженный и чёткий механизм, умело организованная система, и сегодня, возможно, в первый раз за столько лет она дала сбой.
Когда, там, в кабинете Савельева, Борис узнал, что его ищет секретарша, он слегка удивился, с чего бы такая спешка, и уж никак не мог предположить, что дело настолько плохо.
— Как убиты? Что значит убиты? И где девчонка?
Борис, упершись кулаками в стол и чуть подавшись вперёд, буравил взглядом Кравца. Лицо Антона было бледным и безжизненным. И что самое худшее — растерянным. И эта растерянность на лице помощника раздражала Бориса. Борис наклонился, старясь скрыть обуревавший его гнев.
— Один охранник убит электрошокером, второй, судя по всему, умер, ударившись головой обо что-то твёрдое. Ники нигде нет.
— Что значит нигде?
— Ни на КПП, ни на тридцать третьем, куда её должны были доставить.
— Чёрт!
— Борис Андреевич, это не самое худшее.
Борис вскинул голову.
— На КПП были обнаружены три трупа. Третий труп — молодого парня. Во время обыска при нём был обнаружен пропуск на имя Владимира Андрейченко. Пропуск в системе заблокирован.
— Фальшивый?
— Нет. Андрейченко был отправлен на карантин, как контактирующий с заболевшими. Борис Андреевич, — Кравец побледнел ещё больше и из просто бледного стал серым. — То есть этот Андрейченко должен сейчас находиться на запертом уровне.
Борис медленно опустился в кресло и закрыл глаза. Ощутил, как часто и болезненно забилось сердце, заколотилось, стремясь вырваться из груди.
Ольга была категорически против его идеи с карантином.
— Ты с ума сошёл, Боря, да?
Несмотря на то, что Борис выбрал для своего предложения самое удачное время — они лежали в кровати, уставшие, разомлевшие, удовлетворённые друг другом, и он нежно прикусывал мочку её уха, проводя пальцами от шеи чуть ниже к ключице, чувствуя едва уловимый трепет возбуждения — это не подействовало. Ольга приподнялась на локте, зло прищурилась:
— Каким образом ты предлагаешь мне убедить всех, что эта сезонная вспышка гриппа опасна? Для этого нужно, чтобы хотя бы сколько-нибудь людей умерло.
— Умрут. Пара десятков умерших наркоманов тебя устроит?
Ольга уставилась на него.
— Ивлев добавит кое-что в некоторые партии холодка. Рандомно.
— Боря, если это только всплывёт, нам всем каюк.
— Нам, Оленька, будет каюк, если всплывёт, что на складах сырья для производства лекарств осталось значительно меньше, чем по документам. Нам даже оправдаться будет нечем. А под карантин мы спишем основную недостачу.
— Это всё твоя Анна, — Ольга скривилась, как от зубной боли.
— Да причём тут Анна? Львиная доля уходит на Ивлевскую лабораторию, на производство холодка. И ты это знаешь.
— Не надо мне это напоминать, — рассердилась Ольга. — А только и Анне твоей перепадает не слабо. Так ведь? Старая любовь не ржавеет, да, Боренька? Эта сука столько лет о тебя ноги вытирает, не надоело быть ковриком, а?
Она постаралась ткнуть его побольней. В её словах сквозили ревность и злость обиженной и уязвленной женщины.
— Дурочка, не ревнуй, — он постарался смягчить её реакцию, погладил круглое, белое плечо, мягкое, полное. Прислонился к нему губами, легонько поцеловал. — Я ведь с тобой, не с ней.
— Ой ли, Боря?
— А Анна нам тоже нужна. Она идеально прикрывает Ивлевскую лабораторию. Другому главврачу на её месте мы бы платили куда больше, а деньги в таком деле не самый надёжный помощник. Анна же всегда будет молчать, опасаясь за свою больницу. Это гораздо дешевле.
— Не слишком и дёшево нам обходится твоя юношеская любовь, — проворчала Ольга.
Он всё же уговорил её. Уговорил запереть контактирующих людей на одном из заброшенных уровней без медицинского обеспечения, клятвенно пообещав, что такое больше не повторится. Тем более, после избрания его Главой Совета всё пойдёт совсем по-другому.
— Убитый точно Андрейченко?
Кравец развёл руками:
— С высокой долей вероятности. Во всяком случае он точно с карантина. Анна его опознала.
— Анна? Каким образом?
— Вам, наверно, самому лучше с ней поговорить. Вы ей позвоните?
— К чёрту телефон! Давай быстро организуй лифт вниз. Чтоб сию минуту.
Лифт, громыхая и скрежеща, медленно тащился вниз. Борис ненавидел этот способ передвижения и везде, где возможно, предпочитал перемещаться пешком. Нет, клаустрофобией он не страдал — те, кто ею страдает, в их Башне не живут — просто не любил и всё. Но если дело требовало, он был готов спуститься на этом лифте хоть на дно морское, хоть к чёрту в ад.
Анна ждала его у себя. Как сообщил Кравец, трупы охранников и третьего неизвестного нашла уборщица, она же и подняла шум. Это было плохо, потому что сарафанное радио мигом разнесло зловещую новость по нескольким этажам, и сейчас Кравец помимо прочего был занят ещё и тем, что пытался локализовать слухи или придать им хоть какую-то направленность, чтобы они не множились и не навредили ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж больше.
— Боря, наконец-то, — Анна шагнула ему навстречу и инстинктивно приобняла, уткнулась лицом ему в грудь. — Это ужасно! — прошептала еле слышно.
— Где трупы? — спросил он, отстраняя её от себя.
— В морге. Нет, не в нижнем, в нашем, местном. Борис, Антон уже сказал тебе, что я знаю мальчика, который был убит?
Борис кивнул.
— То есть, я его не то, чтобы знаю, но сегодня утром они приходили ко мне.
— Они?
— Да. Два мальчика. Они сбежали с карантина. Боря, ты в курсе, что карантин — не настоящий? Что людей просто заперли где-то на заброшенном уровне и оставили там умирать?
Кровь отлила от лица Бориса, он почувствовал, как ноги становятся ватными. Захотелось к чему-нибудь прислониться, обо что-то опереться.
— Мне кажется, — Анна нахмурилась, чуть помедлила, а потом быстро продолжила. — Мне кажется, Савельев уже перешёл все границы. Эта болезнь пролечивается обычными антибиотиками…
— Аня, не части. Причём здесь Савельев?
— Как причём? Это же его приказ. Он помешался и на своей Башне, и на своей экономии. Мы так скоро дойдём до того, что не будем вообще никого лечить, если он уже сейчас жалеет выделять средства для лечения этих заболевших. Я понимаю, их сто шестьдесят пять человек, но ведь заболели из них точно не все. Вернее, мальчишки утверждали, что вообще никто не заболел. Да, даже, если и заболели. Экономить на людях? На людях, Боря!
Анна говорила со свойственной ей горячностью, обвиняя во всем Павла. Борис чувствовал, как постепенно оживает, и страх отпускает его. Аннино непонимание, конечно, раздражало Бориса, но вместе с тем он выдохнул с облегчением — всё-таки иногда её зацикленность на Пашке работает на него. В общем-то, свалить всё на Савельева
