Лучше бы я эту ракушку вообще никогда не видел. И зачем ее папа привез с этого Севера? Лежала бы она в своем лесу…
Нет, все-таки есть во мне что-то такое… Шестое чувство, что ли, или, как ее там… интуиция? Слово «лес», которое я произнес мысленно, заставило эти мои мысли сначала свернуться, затем распрямиться, а потом и сложиться в вопросительное предложение: «А не тот ли это лес?» И что-то внутри меня подсказывало: «Тот!»
Вот тогда я и осмотрелся внимательно. И что березки невысокие и кривые — заметил, и белый мох под собой разглядел, и солнце… Да! Я ведь ночью сюда попал, а солнце, хоть и у самого горизонта, хоть и не ослепительно-ярко, но все же светило. Лес-то редкий был, да еще и на склоне небольшого холма рос, так что солнышком среди ночи я полюбоваться сумел. И тут я вспомнил, как папа рассказывал, что на Крайнем Севере, за Полярным кругом, солнце летом не садится круглые сутки. Так что я больше почти не сомневался, что оказался именно там, где папа нашел злосчастную ракушку. А когда увидел, что под холмом, между деревьев, поблескивает вода, а макушки у деревьев срезаны, словно ножом, окончательно это понял.
Стоило залезть на вершину холма и оглядеться. Но я от всех переживаний сильно устал и ноги мои отказывались совершать какие бы то ни было восхождения.
Оставалось одно: устроиться где-нибудь и постараться уснуть, чтобы утром все же забраться на эту гору. Нижние ветви одной старой елки раскидистым шатром опускались до самой земли. Я залез в этот шатер, как в палатку. Оказалось довольно уютно, лишь кололись иголки, обильно рассыпанные по земле. А вот дальше… До сих пор не уверен: приснилось мне то, что произошло дальше, или это все-таки был не сон?
В общем, только-только я уснул, как меня сразу и разбудили. Тоненький такой голосок, девчоночий. Что-то он пел негромко, слов я не смог разобрать, только была эта песня такая грустная, как плач какой-то, а не песня! Я еще сквозь сон успел подумать: «Ну вот, девчонка тоже заблудилась!..» А потом разом очнулся, будто и не спал. Надо, думаю, вылезти, успокоить ее. Но вылезать почему-то не хотелось. Да что там «не хотелось» — страшно мне стало!
Странные все-таки мы, люди, существа! Вот страшно тебе, так и сиди под своей елкой и дыши через раз. Нет, надо вылезти, чтобы еще страшнее стало. Мне и стало.
Как только вылез — сразу же. Потому что девчонка оказалась никакой не девчонкой, а голубоватой тенью. Не такой «тенью», о которых я уже рассказывал, — те были все же людьми, только быстрыми очень, а эта тень к человеку ну никакого отношения не имела, факт!
Руки у нее, были, ноги и даже голова, но все такое хрупкое, полупрозрачное… На лице — два темно-лиловых глаза. Вот они-то как раз были огромными — в половину крохотного личика. Ротик на личике — узкая щелочка. Волос нет, ушей тоже нет. И все это, вместе взятое, — ростом мне по горло.
Я собрался уже было заорать, даже воздуха набрал, но голубинка мне и говорит вдруг… Да, это уж потом я стал называть ее «голубинкой», тогда-то, сразу, я ее никак не называл, но ведь назвать как-то надо, «тень», как я уже сказал, здесь не очень подходит. Я рот раскрыл, чтобы заорать, а голубинка и говорит:
— Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю!
Я хотел ей ответить, что не боюсь, а у самого губы трясутся, и ничего ими сказать не могу. Зато у голубинки как раз губы совсем не шевелятся, похоже, говорит она со мной мысленно. Да и нет у нее никаких губ — говорю же, вместо рта щелочка…
— Успокойся, сядь. — А ведь и впрямь, мысленно она со мной разговаривает! Слова-то прямо в голове у меня звучат. Мне бы еще больше испугаться, а я, наоборот, успокоился. Может, голубинка в моих мозгах покопалась и страх выключила?
Я опустился прямо на землю, в белый мох, и сказал наконец:
— Кто вы?
Голубинка тоже на мох села — он даже почти не примялся под ней, — отвечает:
— У меня нет имени в том смысле, что вы ему придаете.
— А почему вы здесь? — Я мог бы, наверное, спросить и что-нибудь поумнее, но тогда не сумел.
— Мне нужно забрать то, что оставили мои друзья.
Я почему-то сразу догадался, что она говорит о ракушке. Все же есть во мне шестое чувство, что ни говорите! Сунул я руку под еловые ветки, пошарил там и вытащил ракушку.
— Это? — спрашиваю.
— Да! — обрадовалась голубинка. — Дай ее мне.
Я протянул ракушку, а сам испугался, что вот коснутся меня сейчас холодные пальцы, схватят… Но пальцы оказались не холодными, а наоборот — теплыми и мягкими. Только их было всего четыре. Голубинка бережно приняла ракушку и грустно сказала:
— Ты сломал ее… Разве так можно?
— Я нечаянно, — ответил я и почувствовал, что краснею. На самом-то деле нечаянно сломался только первый отросток…
Голубинка совсем по-человечески покачала головой, сунула куда-то ракушку, словно за пазуху, а оттуда достала точно такую же, только целую. Растопырила все свои четыре пальца на правой руке, положила ракушку на ладонь, и та будто срослась с нею, только пятый отросток остался торчать чуть в сторону.
— А что это вообще такое? — спросил я, набравшись храбрости.
— Это такой… — в мозгу моем будто что-то зашипело, защелкало, подбирая подходящее слово по-русски, — прибор, устройство, манипулятор. Он есть у каждого исследователя. Похожее устройство имелось и в капсуле, только больше и мощнее.
— Какие исследователи? Какая капсула?! — Я даже вскочил на ноги. — Вы с другой планеты?!
— Не просто с другой планеты, мы — из иного мира. Пространство, материя, само время имеют у нас отличную от вашей природу.
— Так значит, это ваша капсула упала весной в озеро? — в очередной раз догадался я.
— Да, произошла катастрофа. В момент выхода капсулы из подпространства в той же точке оказался ваш летательный аппарат. Человек остался жив, наши исследователи успели выбрать для него оптимальную вероятность, но сами погибли.
«Так, значит, военные говорили правду насчет самолета, — подумал я. — Интересно, знали они про чужих?» Вслух же сказал другое:
— Жалко исследователей! — Мне и правда жаль было чужаков, пожертвовавших ради землянина жизнью. Не знаю, смог бы я когда-нибудь поступить так же… — А вы тоже были в капсуле?
— Нет, иначе бы погибла и я. Меня прислали, чтобы спасти исследователей той экспедиции…
— Спасти?! — я решил, что «переводчик» у меня в мозгу сломался. — Но они же погибли!
Вот тогда-то голубинка и рассказала мне подробно о «ракушке». Понял я, конечно, не все — это надо небось в одиннадцатом классе учиться, чтобы все понять! А может, и самый умный профессор во всем бы не разобрался… Но как уж понял, так и расскажу.
(Окончание следует)
В этом номере мы расскажем о водородной плите Степана Тюрина из города Гагарина Смоленской области, о различных окнах для дома-печи А. Смирнова (см. «ЮТ» № 6 за 2008 г.) и о танке-невидимке Андрея Рогова из Барнаула.
АВТОРСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО № 1109
ГАЗОВУЮ ПЛИТУ, РАБОТАЮЩУЮ НА ВОДЕ…
… предлагает Степан Тюрин из г. Гагарина. Представьте, вода разлагается при помощи электричества на водород и кислород. Смесь этих газов затем сгорает в плите и превращается в совершенно безвредный водяной пар. А обычный баллонный или сетевой газ дает при сгорании вредные для человека продукты — углекислый газ и окись углерода.
Чтобы разложить воду, Степан предлагает аппарат-электролизер, состоящий из ряда металлических пластин и двух электродов (см. рис.).
Питается аппарат сетевым переменным током и дает при разложении воды смесь кислорода и водорода, которая сразу же поступает к плите. Эта смесь чрезвычайно горюча. Для того чтобы она не воспламенилась от горелки и пламя по трубе не прошло к аппарату, предусмотрен экран, состоящий из множества слоев металлической сетки. Если пламя и дойдет до сетки, то возле нее остановится, продукты его охладятся и далее огонь не пойдет.
Далее Степан обнаруживает глубокое — понимание физики процессов, протекающих в электролизере.
«КПД аппаратов для электролитического разложения воды, применяемых в химическом производстве, не превышает 80 %, — пишет он. — Двадцать процентов уходит на нагрев получаемых газов. Это тепло химикам не нужно, им нужны только чистые газы, поэтому они считают его потерянным. Нам же полученный газ нужно сжигать ради получения тепла, и любое тепло нам только полезно». Согласимся, КПД метода может приближаться к 100 %, а водородная плита, возможно, будет экономичнее, чем обычная электрическая, потери в которой достигают 50 % из-за того, что между конфорками и днищем стоящей на ней посуды всегда существуют воздушные зазоры, препятствующие притоку тепла. Кроме того, тепло конфорки идет не только вверх, но и в глубь плиты.
