усы. — Пусть невеста хоть записной урод: с лица воду не пить.
— Но-о, но — о — о, залетныя! — заорал на лошадей развеселившийся ямщик.
За поворотом им навстречу выкатила цыганская кибитка. Лохматый седой цыган правил неказистой лошадкой, рядом с ним сидела молодая цыганка.
— Эй, барин, позолоти ручку! — проезжая мимо, крикнула она. — На любовь погадаю, всю правду расскажу.
Слово «любовь», вылетевшее из уст очаровательной дикарки, пронзило гусарское сердце.
— Стой! — крикнул ямщику Ржевский. Цыганок в его донжуанском списке еще не было.
Подобрав юбки, девушка спрыгнула с кибитки и грациозной походкой направилась к нему сквозь вихри дорожной пыли. Она была щедро одарена той необузданной красотой, что всегда отличает цыганское племя от иных южан.
— Как звать тебя? — спросил поручик, залюбовавшись ее не по годам большой грудью.
— Фрима.
В его руке блеснул целковый.
— Муж? — по — свойски кивнул Ржевский на цыгана, который, равнодушно глядя на них, покуривал трубку.
— Нет, отец. Разве не знаешь, что у замужних цыганок голова покрыта?
— Да мне все равно с кем… А волосы у тебя красивые, Фрима!
Попробовав монету на зубок, цыганка с таинственной улыбкой спрятала ее меж грудей.
— Смотри не затеряй денежку — то, — усмехнулся Ржевский, проводив монету взглядом, насколько это позволял вырез платья.
— Спасибо, добрый барин. — Цыганка прикрыла грудь расписным платком с плеча. — Сейчас все узнаешь: что было, что есть и что с тобой будет.
— Что со мной было, и сам знаю: карты, бабы, пьянки, драки. Ты скажи, Фрима, что нынче ждет?
— Как хочешь, сокол ясный.
Словно изголодавшаяся волчица, она вцепилась в его руку, развернув ее ладонью кверху.
— Вижу дорогу дальнюю…
— Да я уж почти доехал, — перебил Ржевский. — Ты поведай, какова невеста? Крива ли? Дурна ли? Глупа ль как пробка?
Цыганка задумчиво провела пальцем по его ладони.
— Вижу дом и красна девица в нем.
— Ну да, да! Невеста это моя. И что она?
— Два лица у нее…
— Чушь собачья! Как такое может быть?
— Простите, ваш благородь, — обернулся на козлах ямщик, — у моего кума в деревне как — то теленок родился — так в точности о двух головах! Правда, сдох быстро.
— Помолчи, любезный, тут дело сурьезное! — одернул его Ржевский. — Может, Фрима, на ладонь грязь какая налипла? Так ты плюнь, не обижусь.
— Ой, лучше не спорь, барин, а слушай. Одна суженая твоя мила, другая лиха. Какая по нраву придет, ту и полюбишь. Да все равно она же и окажется.
— Фу, ни хрена не понимаю! Ты прямо скажи, невеста хоть при деньгах?
— При деньгах, да не к чему они тебе. Дорога дальняя тебя ждет.
— Обратно в полк?
— Да, в полк. Много путей в узел свяжутся и развяжутся. Будет смерть над тобой кружить, да гнезда не совьет. И назначена тебе судьбой в палатах каменных встреча со страшным человеком в сером.
— С кем же это?
— На ладони твоей начертано имя его. На «Б» начинается.
— Страшный человек на «Б»? — повторил Ржевский. — Барклай… Багратион… Беннигсен… вроде не страшилы. Хотя Беннигсен, конечно, порядочная сволочь.
— Позолоти ручку, барин, может, все буквы разберу.
Он вручил цыганке еще один целковый, посоветовав с усмешкой:
— Под юбки спрячь: так надежнее будет.
Она ощерила острые зубки.
— Не твоя печаль, сокол ясный, — и, спрятав монету на груди, сказала: — Встреча с самим Буонапарте тебя ждет!
— Ну да? В гробу я его видал!
Глаза цыганки вспыхнули как порох.
— Не смейся, барин, — беду накличешь. Вся судьба твоя на руке расписана.
— И то правда, ваш благородь, — опять встрял ямщик. — Моему куму той весной нагадали, что примет он смерть от курицы. Просто курам на смех! Кум, знамо дело, посмеялся. А потом за обедом, как курятину есть стал, про предсказание вспомнил, опять смех его разобрал — точно вас теперича, — а кость ему вдруг хрясь! да поперек горла! — с тех пор в гробу лежит.
— Жевать надо было лучше, — отмахнулся Ржевский. — Почему, Фрима, ты о страшном рандеву говоришь? Мы с французами нынче в друзьях. Может, мне от Наполеона орден Почетного легиона перепадет?
— Нет, барин. Понесутся кони во всю прыть, и будет вокруг море огня. И от встречи той решится судьба древней столицы.
— Парижа, что ли?
Она покачала головой, обронив загадочно:
— Туман низко стелется, барин. — Ее палец опять заплутал по его ладони. — Сегодня услышишь ты ужасную весть. И если сбудется сие, то и все прочее, что нагадано — сбудется! А теперь прощай.
— Спасибо, Фрима. Дай, что ли, поцелую на посошок.
— Э-э, не обижай свою невесту, барин!
Цыганка запрыгнула в кибитку, и цыган, невозмутимо попыхивая трубкой, тронул лошадку с места.
— И вот еще что, поручик, — крикнула цыганка издали. — Не бывать вам ротмистром!
Ржевский открыл рот и закрыл его, только когда кибитка исчезла за деревьями. Эту фразу он ранее слышал только от одного человека.
Императора Александра!
— Ну и нагадала, чертовка, — сплюнул Ржевский. — Во век не расхлебаешь!
…Весть о войне застала поручика Ржевского в гостях, когда он был уже изрядно под хмельком.
Неожиданно в самый разгар веселья на балу появился генерал — губернатор. Решительно растолкав танцующих, он выступил на середину зала и властно взмахнул рукой.
Музыка угасла. Все в недоумении повернулись к позднему гостю.
— За такие коленца можно и к барьеру… — начал было Ржевский, но потонул за спинами любопытных дам, окруживших генерала.
— Дамы и господа! — громко объявил генерал. — Тринадцатого числа армия Наполеона форсировала Неман.
Короткий вздох пронесся среди гостей.
— Прошу всех офицеров вернуться на место службы. Надеюсь, господа, каждый из вас честно исполнит свой долг.
— Отлично-с! — шагнул вперед Ржевский. — За царя, за Родину нам сладко умереть! Седлай!!
И, забыв поцеловать на прощание невесту, поручик Ржевский пулей ринулся к российским границам, навстречу Наполеону и своей судьбе.
Спустя неделю после бала Ржевский прибыл в расположение Ахтырского гусарского полка.
Отыскать своих было непросто.
Отступавшие войска 2‑й Западной армии генерала Багратиона шли днем и ночью, пробираясь сквозь лесные трущобы и топи Полесья вглубь Российской империи.
Неприятельская кавалерия следовала по пятам. Армию Наполеона гнала вперед мечта о сказочных русских женщинах и удовольствиях, какие не снились ни парижским куртизанкам, ни разбитным мадьяркам, ни набожным итальянкам.
Ахтырцы и казаки ежедневно вступали в короткие стычки с противником, сдерживая натиск обезумевших от похоти европейцев.
Вечерело.
Еще издали Ржевский увидел отблески бивачных костров и велел кучеру править на огни. Через полверсты дорогу им преградили дозорные на лошадях.
— Кто едет? — раздался строгий оклик. — Пароль?
— Поручик Ржевский!
— Мать чесна! Кто
