дисциплине в его отряде.
Пастор прихрамывал и шатался. Курт практически нес его на себе. Они довели пастора до его комнаты и усадили в кресло. Льюис закрыл глаза и выставил вперед раскрытую ладонь. Сосредоточился, представляя необходимое.
Когда он поднял веки, на ладони лежал медицинский справочник.
— Курт, принесите теплой воды и чистых тряпок. Будете смывать кровь и обработаете раны пастора.
— Да, повелитель!
Льюис вздохнул и принялся за дело. Ушибы, гематомы, ссадины. Возможно, сотрясение мозга и перелом ноги. Левый глаз опух и заплыл. Льюису не пришлось даже настраиваться на исцеление: избитый пастор вызывал у него чувство острой жалости и гнева на Воронов-бойцов. То, что он мог что-то исправить, успокаивало его совесть, но не сильно. Это все была его вина.
Он устало подумал, что стоит ему хоть что-то пустить на самотек, как возникали проблемы. Ничего не решалось правильно, зато неприятности лезли из всех щелей. И у него не было кого-то, кто мог бы наказать его за лень или неверное решение. Всегда страдали другие: Джон Солт и его девушка, теперь вот пастор Браун.
Пора было перестать бегать от ответственности и сваливать ее на кого-то другого. Он должен был всегда следить за происходящим и держать руку на пульсе событий, как и полагалось Великому Ворону — правителю города. Никто не заставит его поступать правильно из-под палки. Сам, все сам.
— Пастор, встаньте и пройдитесь по комнате. Голова не кружится? Где-нибудь болит?
Тот молча подчинился и покачал головой.
— Если будут последствия, сообщите мне. Я исцелю.
— Почему наложением рук лечит темная тварь? — неожиданно глухо спросил пастор Браун. — Ты недостоин такого дара.
— Какой вы все-таки неприятный человек, — вздохнул Льюис, — хоть бы спасибо сказали.
— Ты демон и делаешь все это нарочно, чтобы смутить мой разум. Господь послал мне испытание, и я выдержу его с честью.
Льюис подавил раздражение.
Черт с ним. Что мог, он сделал. Нужно было решить другую проблему.
— Курт, — мягко начал он, — я думаю, вы — хороший человек, но сегодня вы поступили очень плохо. Чего вы боялись, пойдя за толпой? Что вас изобьют вместо пастора, если откажетесь?
— Нет, повелитель, — тот переминался с ноги на ногу, — если бы поколотили — это ничего, Рейвен нас учил терпеть и не бояться.
— Тогда что заставило вас причинить вред слабому, хотя вы прекрасно знали, что так поступать нельзя?
— Я не знаю… я привык делать что говорят…
— Курт, вы знаете, что такое совесть?
— Да. Это слабых не обижать, не вредить, помогать, если видишь, что человек в беде, — Курт с каждым словом краснел все сильнее, — это что же, я, выходит, теперь бессовестный? Я же все наоборот сделал!
— Выходит что так.
Курт закрыл лицо руками и затрясся.
— Как же так… батя всегда говорил, что я совестливый, и вы говорили, что я — хороший человек, а я… почему так вышло…
— Потому что вы не думали. Если вы продолжите бездумно творить злые дела, то скоро превратитесь в полное чудовище. Перед вами стоит человек, чья боль является вашей виной. Что вы должны сделать, Курт?
Тот повалился на пол перед пастором Брауном.
— Я виноват! Простите меня! Я не буду больше! И никому не дам вас бить! Давайте вы меня побьете? Так честно будет! Мне так стыдно!
Растерянный пастор отступил в сторону.
— Уймись, дитя. Все мы ошибаемся и творим дурные вещи. Но если ты понял и обещаешь стать лучше, бог простит тебя.
— А вы? Вы меня простите?
Пастор Браун застыл. В нем что-то переменилось, словно он осознал нечто важное.
— Да, дитя мое. Я прощу тебя. Бог послал тебе этот день, чтобы образумить. А мне он послал проклятье, чтобы я наконец понял, как ошибался. Демоны не раскаиваются и не сочувствуют чужой боли. Им неведом стыд. А люди даже здесь ведут себя, как люди. В каждом есть добро и зло, лишь нам решать, что с ними делать. Господи, что же я натворил! — пастор схватился за голову. — Ведь мне все говорили, что Вороны — люди, даже будущий Прекрасный Принц отнесся к вам по-человечески, а я был черств, как камень, пока сам не оказался среди проклятых! Великий Ворон проявил милосердие, а я не сумел! И господь направил меня сюда, чтобы я понял, что сбился с пути!
— Так вы тоже можете извиниться, — предложил Курт, вставая с колен, — и вас простят, если будете жить по совести и никого не обижать. Так, повелитель?
— Наверное, — Льюис слегка растерялся, — я рад, что вы приняли свое проклятье. Теперь вы сможете…
— Это не проклятье! — перебил его пастор Браун. В его глазах разгорался фанатичный огонь. — Это — благословение! Господь не отвернулся от меня, он помог мне! Я буду служить среди сирых и убогих, самых несчастных людей в городе! Я сам теперь один из них! Нечего мне было делать наверху, среди золота и власти, я нужен здесь! Курт, вы поможете мне?
— Конечно! А чего делать надо?
— Я буду помогать проклятым людям. Воронам. Я заслужу их прощение! И моя душа очистится от грехов гордыни и злобы!
Больше пастор Браун ни от кого не прятался. Он поговорил с каждым жителем убежища и искренне просил прощения за свои поступки. Сожалел о гибели Джона и его девушки. Предлагал любую помощь, не гнушаясь работать руками. Кротко сносил обиды и оскорбления. Курт сопровождал его и тоже извинялся, рассказывая о своем дурном поведении. Вороны были сбиты с толку, но постепенно оттаяли и приняли пастора Брауна, прекратив его игнорировать. Исключение составили только бойцы и Шарлотта. Рейвен, услышав про «сирых и убогих», обругал пастора всеми известными ему словами и посоветовал не лезть к ним, а пойти куда подальше. Например, попробовать извиниться перед наемником Рудольфом, избитым «Врагами Воронов». Или перед самим Нилом Янгом, которого, по наущению пастора, собирались казнить.
Как выяснилось, он просто пошутил, но пастор Браун шуток не понимал и принял это за дельный совет. Он отправился в город, по привычке прихватив с собой Курта, с которым, на удивление, поладил. Рассерженный Льюис послал Рейвена их вернуть, опасаясь за жизнь пастора, но все закончилось благополучно: тот три часа ходил за Рудольфом Бьернссоном по пятам, ожидая его прощения и смиренно слушая поток оскорблений. Устав ругаться, тот сдал его с рук на руки Нилу Янгу, после чего пастор доставал уже его. Угроза посадить в камеру вызвала у пастора неподдельную радость: чем больше страдания, тем сильнее очищение. Еще и с закоренелыми преступниками можно душеспасительные беседы провести.
— Когда я появился,
