Разведывательная работа в классическом смысле объединяет самым захватывающим образом элементы торговли, то есть — «давать и брать», и оказания психологического влияния. К этому добавляются оценка риска, необходимость хладнокровной работы в случае опасности, а также дезинформация и блеф — радость для каждого игрока в покер. Прошло немного времени, и я уже был уверен, что нашел свое призвание.
Но система ГДР не стала от этого для меня более симпатичной. Скорее, наоборот. Мои коллеги с удовольствием сплетничали, что наш наиглавнейший шеф Эрих Мильке по каждому торжественному поводу по — прежнему провозглашает первый тост за товарища Сталина. Мышление по старым схемам особенно четко проявлялось именно в МГБ, и готовности к реформам я тут не видел ни у кого.
Меня также ошеломило, что система внутреннего контроля и собственной безопасности в начале семидесятых годов была такой слабой. Если кто‑то однажды попадал в аппарат спецслужбы, то внутри него он мог двигаться почти совершенно свободно. Не было детектора лжи для проверки сотрудников, который, возможно, заставил бы меня отказаться от некоторых моих планов. Контроль честности и надежности сотрудника осуществлялся практически лишь при помощи устной оценки его руководителя. При этом основное внимание уделялось социалистической морали. Супружеские измены и сексуальные эскапады сурово наказывались и обычно становились причиной увольнения из МГБ. К счастью о моих склонностях и действиях в этой сфере никто не узнал, я смог хранить все в тайне и чувствовал себя в этом смысле достаточно безопасно. Проверки проводились лишь в случае конкретных подозрений. Если таковых не было, то сотрудник Штази чувствовал себя едва ли не свободней обычного гражданина ГДР «снаружи», повседневную жизнь и политические взгляды которого постоянно контролировали стукачи и информаторы гигантской машины наблюдения и контроля ведомства товарища Мильке.
Постепенно у меня возник вопрос — сначала в подсознании, потом втайне, затем все более осознанно — что было бы, если бы я прямо здесь, в логове льва, стал бы работать на кого‑то еще. Мне казалось, что я достаточно хорошо изучил аппарат и мог бы оценить уровень риска. Кроме того, мне всегда нравились разные авантюры, и риск меня возбуждал. Постепенно эти мысли стали принимать конкретные формы. Если другая сторона могла бы мне гарантировать, что в случае серьезной опасности она меня отсюда каким‑то образом вытащит, этот план казался мне вполне реальным. Теперь нужно было только подождать, пока появится возможность установить контакт.
ПОПЫТКА КОНТАКТА С ДРУГОЙ СТОРОНОЙ
Оперативной зоной, которой я занимался, была в первую очередь, ФРГ, но что она собой представляет на самом деле — об этом я не имел ни малейшего представления. Некоторые из моих коллег бывали в Западной Германии в качестве НС, но это было уже несколько лет назад. К тому же, они мало об этом рассказывали, тема была чем‑то вроде табу. Все мои попытки выехать в служебную загранкомандировку, проваливались в самом начале. Всё, что мне было известно о Западе, я узнавал из прессы и телевидения или из донесений моих западных агентов. Когда мне окончательно стало ясно, что меня не отправят на Запад несмотря на обещания в момент моей вербовки, у меня созрело решение установить контакт с другой стороной самостоятельно на свой страх и риск и сотрудничать с нею ради перспективы оказаться на Западе.
В своей первой книге «В центре шпионажа» описание моего первого контакта с БНД по желанию коллег из Пуллаха было специально искажено и отличалось от действительности. Это сделали, чтобы не помешать аналогичным попыткам установления контакта. В 1986 году я написал, что с другой стороны прибыл некий церковный служка, который завербовал меня как перспективного агента. Там еще была история с разделенным амулетом, отсутствовавшая часть которого служила бы опознавательным знаком связника, и описание многолетнего сотрудничества. Все это было написано для введения МГБ в заблуждение и сокрытия настоящих обстоятельств дела. Сегодня спустя двадцать лет после окончания Холодной войны, я могу рассказать, как это было на самом деле. А именно: инициатива исходила от меня, а не от БНД.
В 1974 году, через три года после моей вербовки и через два года после принятия меня в кадры МГБ, мне стало ясно, что я попал в тупик, принял ошибочное решение, и мне нужно что‑то предпринять, если не хочу отупеть или превратиться в алкоголика, как некоторые мои коллеги. Кроме того, моя личная жизнь сильно страдала от работы и связанных с нею ограничений. Нам было приказано хранить в тайне нашу работу в службе внешней разведки. На все вопросы я должен был отвечать, что работаю в Министерстве науки и техники, но мне даже не дали номера телефона, который я мог бы сообщить своим знакомым, не говоря уже о хоть какой‑то информации для подкрепления легенды. В результате личные контакты вне круга МГБ со временем сузились настолько, что приходилось общаться только с коллегами по службе, тем более что все мы жили в одном квартале. В 1973 году мы переехали из нашей дыры в заднем дворе в районе Пренцлауэр Берг в красивую квартиру в районе Йоханнисталь, но наш новый многоэтажный дом на улице Штерндамм был полностью заселен сотрудниками госбезопасности.
Внешне я в ту пору производил впечатление надежного и делающего быструю карьеру офицера разведки, уже добившегося некоторых успехов. Я провел мою первую вербовку агента с Запада и заполучил в качестве информатора итальянца немецкого происхождения Рихарда Тайхнера, псевдоним «Эрнесто». Он в письменной форме обратился в Министерство высшего и специального образования, так как был коммунистом и не мог найти работу в Италии. Это был исходный пункт, чтобы завербовать его сначала для безобидного исследования в открытой литературе, а потом для настоящей разведывательной работы. Он был физиком, как и я, и должен был внедриться в одно западногерманское военно — промышленное предприятие. Вскоре с успехом должна была завершиться и вторая вербовка высококлассного агента — профессора Хауффе из Гёттингенского университета.
Но внутри все выглядело совсем иначе. Меня все сильнее раздражали постоянное давление, заставлявшее приспосабливаться к обстоятельствам, и строгая иерархия. Если какое‑то указание представлялось тебе бессмысленным, или у тебя появлялась лучшая идея, сказать об этом было невозможно. Царила система беспрекословного выполнения приказов. Даже осторожные критические замечания отметались сходу. Я все чаще и чаще слышал фразу, касавшуюся всего общества, но в особенности актуальную для МГБ: «Мы не можем позволить себе критики». Потому я решил дождаться возможности установить без большого риска для себя контакт с другой стороной, а потом посмотреть, что из этого выйдет. Что такой шанс представится столь скоро, я не мог и предположить.
1974 год был годом чемпионата мира по футболу, проходившего в ФРГ, в который впервые своими силами пробилась футбольная команда ГДР. Я взял неделю отпуска, чтобы в живописном доме отдыха на берегу озера близ Берлина посмотреть как можно больше матчей и при этом посвятить больше времени своей жене, которая из‑за моей служебной нагрузки видела меня лишь в качестве редкого гостя дома и уже начала ворчать.
Незадолго до отпуска мне пришлось стать свидетелем того, как на партийном собрании Штеффен Хайнрих, коллега из реферата 2, прозванного у нас в шутку «рефератом маленьких животных», так как там занимались бактериологическим оружием, гордо выпятив грудь, по — военному доложил начальнику отдела Хорсту Фогелю: — Товарищ подполковник, вернулся из поездки на вражескую территорию, никаких особенных происшествий не было. Я прислушался. Не имел ли он в виду посещение им чемпионата мира в качестве «болельщика»? Просочилась информация, что в общей сложности пятьсот избранных кадровых работников направлялись на каждый матч с участием национальной команды ГДР, чтобы ее подбадривать. Все понимали, что ГДР не пройдет отборочные матчи в своей группе, в которой были представлены еще Австралия, Чили и Федеративная республика. Но вдруг наша команда в сине — белой форме выиграла 14 июня у Австралии со счетом 2:0 и сыграла 18 июня вничью против Чили со счетом 1:1. Для любителей футбола в ГДР взошло солнце. Ничьей в игре с командой ФРГ 22 июня было бы достаточно для выхода в следующий этап.
