Ознакомительная версия.
Главное в рисунке всех 14 Праздничных икон – это его подробность. Любая форма, будь то поверхность одежд, горок или стен палат, основательно прорисована, а драпировки одежд буквально покрыты сетью линий. Но это не напоминает объемную «академическую лепку» формы светотеневой штриховкой, подобно «поверхностным линиям», унаследованным византийской живописью от античности, а является элементом иконографической композиции, сопоставимой по впечатлению со строительной конструкцией[206].
В благовещенских Праздниках вся поверхность иконы прорисована одинаково подробно. Рисунок заполняет поверхность, членя ее сетью линий. Следует отметить определенную четкость штриха, особенно в иконах левой части, активность и густоту графики. Линии рисунка являются «направляющими». Они складываются в четкий композиционный каркас, на который нанизывается живописная ткань образа. «Стиль» рисунка благовещенских Праздников упорядоченный, кристаллический, «витальный», хочется сказать – со своеобразным налетом «готицизма». Как это ни покажется парадоксальным, «игру» линии в этих иконах можно сопоставить с условным языком предыдущих эпох, со стилем «линейной стилизации светов» в комниновском искусстве XI–XII вв., потому что, как и в нем, он помогает осознать кристаллический принцип построения формы, имманентный ее сложным внутренним преобразованиям. Возможно, потому в этих иконах так важно совпадение внутреннего и внешнего рисунка (чего нет, например, в «Преображении» из Переславля): единая отрегулированная система – строгий линейный каркас-сетка, каждый штрих которой дублировался и цветными линиями внешнего рисунка, и белильной линией завершающих форму пробелов. Следует помнить, что в иерархии элементов художественного языка главное место занимал рисунок светов, пробелов, который завершал построение графической системы. В благовещенских иконах белильный рисунок из-за плохой сохранности памятников в целом очень потерт, поэтому мы даже не осознаем, как интенсивно была проработана живописная поверхность. Ближайшей аналогией графической системы икон благовещенских Праздников является рисунок миниатюры с изображением Спаса в Славе из Евангелия Спасо-Андроникова монастыря, нач. XV в. Здесь наблюдается та же взаимосвязь внутреннего рисунка и светового каркаса, являющегося не чем иным, как золотым ассистом. Внутренний рисунок – мягкие кистевые, серые линии, достаточно подробно членящие форму; внешний – золотые линии, выполненные кистью твореным золотом. Его линии чаще, гуще, чем графика предварительного рисунка. Характер золотой, словно точеной, линии с небольшим нажимом, с каплей на конце штриха, которая оформляется в виде крючка, напоминает манеру мастера первых семи икон чина (левая половина). По стилю и по технической манере это очень близкие, практически идентичные явления[207].
«Спас в Славе», миниатюра Андроникова Евангелия
Рисунок в иконах Праздников подробный и отработанный, это сложившаяся образцовая система (мы бы сказали, с элементами дидактики), готовая стать «прорисью», – свойство, присущее и рублевской «Троице», и совершенно невозможное, например, в «Преображении» из Переславля-Залесского. В то же время у нас нет сомнений (и мы писали об этом), что рисунок выполнен непосредственно «по-живому», свободной кистью художника.
Дифференцированный подход к линии
Одной из особенностей работы с линией в благовещенских Праздниках, особенно левой части, является дифференцированный подход к рисунку различных деталей, в первую очередь человеческих фигур, а затем и фона. Как правило, «личное» обрисовывается более тонкими «регулярными» линиями, сравнительно со складками одежд. В свою очередь, эти складки тоньше, чем линии пейзажа и архитектуры. В правой части чина линия рисунка вообще тоньше и ровнее. Она «нейтральна», поэтому мастер практически обходился без дифференцированного подхода. Он проявлял большую сдержанность в рисунке, не уточнял линию, не прорисовывал ее дважды и не стремился к кардинальным исправлениям композиции на стадии внутреннего рисунка, зная по опыту, что нижний графический слой будет перекрыт верхними красочными слоями. Мастер левой половины чина, судя по более энергичному рисунку и более темпераментной линии с нажимом, судя по исправлениям, возможно, был активнее, даже «изобретательнее» на этом этапе работы над образом. Похоже, что он сразу ставил себе «художественные» задачи уже на стадии предварительного наброска. Одни и те же повторяющиеся у обоих иконописцев детали у мастера левой половины чина более четко «отрисованы», в них больше напряжения и творческой воли. Выполненный им предварительный рисунок, оставаясь по-средневековому «служебным», подчиненным, в то же время привлекает своей «изобразительностью». Так, в иконе «Преображение» видно, что в центральной фигуре нижнего регистра юного апостола Иоанна обнаженная по «Преображение», деталь: апостол Иоанн локоть рука, поддерживающая голову, написана линией разной толщины. Кисть руки – совсем тонко, почти «волосяным» штрихом; в абрисе локтя, передающем все напряжение тяжести опирающейся на руку головы, – более толстой линией, все увеличивающейся в месте напряжения мышцы. Рисунку локтя руки апостола Иоанна вторит (в параллельном, явно сопоставимом для глаз ритме) линия склона горки, возвышающейся над фигурой, – она еще толще. Интересно, что созвучный жест и параллелизм линий мы находим и в иконе правой части чина «Положение во гроб» в фигуре Никодима, поднявшего в горестном жесте правую руку. Однако здесь разница толщины линии кисти и локтя, одежды и горки так незначительна, что на глаз с трудом выявляется. Далее, у мастера левой части чина в иконе «Рождество» пологий склон центральной горы над пещерой является «естественным» подъемом для лошадок волхвов, хотя, строго говоря, они находятся в другой пространственной зоне – выше и дальше. Однако между ними сделан переход, художественный по своей выразительности. Под ноги лошадок как бы случайно «брошено» несколько волнообразных мазков, которые сами по себе не изобразительны и несут скорее следы черновой работы, поправок и уточнений. Но эти утолщения линии, адекватные усилению нажима кисти, становятся художественной формой – маленькими холмиками. Сопоставимые с абрисом центрального склона ритмическими соответствиями, они объединяются в единую композиционную канву. Особой артистичностью отличается предварительный рисунок мастера первых семи икон в абрисе горок, архитектурных деталей и ниспадающих складок одежд. Мастер правой части чина проявлял свое мастерство отменного рисовальщика во внешнем белильном рисунке – в краях струящихся драпировок одежд, в выразительном контуре, в особо «изрезанных» зигзагообразными линиями пробелах одежд.
Икона
Икона «Положение во гроб. Оплакивание», деталь: Никодим
Приемы преодоления текучести краски
Известно, что во всяком ремесле существует область, требующая особого внимания: это преодоление тех случайностей, которые возникают при овладении неподвластной «самостью» материала, будь то вязкость глины или твердость камня. В случае с предметом наших рассуждений – это текучесть краски. Уже не раз подчеркивалось, что в иконах Праздников связующее в смеси преобладало, поэтому случайное сгущение краски в линии внутреннего рисунка могло стать непредвиденно активным. В частности, таким «случайным сгущением» была капля в конце мазка, в его завершающей части. Особенно опасной она была при прорисовке деталей малого масштаба. Фотографии в ИКА показывают, что каждый из мастеров сталкивался с этой трудностью. Так, завершающий участок линии, особенно на «короткой дистанции» (крылья ангелов в «Крещении», рисунок Голгофы и пелен в иконе «Положение во гроб»), заканчивался неизбежной точкой-каплей или штрихом-каплей, перед которой они инстинктивно замедляли разбег кисти, пытаясь свести каплю на нет, применяя возвратное движение кисти (оба приема встречаются и в рисунке рублевской «Троицы»). Для «старшего» мастера (иконы правой части чина) капля была нежелательна, поэтому он так стремился утоньшить свою линию, максимально сбавив наполнение кисти. И если капля оставалась (чаще в виде «возвратного» штриха), он знал, что сумеет скрыть ее в дальнейшем при работе с моделирующими форму красочными слоями. Мастер левой части чина, чтобы избежать подобного нежелательного эффекта и сбавить напор жидкой краски в кисти, утолщал линию при помощи нажима или дублировал штрих, что во многих случаях присуще мастеру кремлевского Архангела. Для исполнителя левой части чина непреодолимые ограничения техники становились предметом игры, вызывали стремление наделить их художественным смыслом, сделать изобразительными (уже описанные нами холмики под ногами лошадок в «Рождестве»). Показателен один из самых распространенных элементов в прорисовке складок одежд, который встречается у обоих мастеров в самом верхнем слое пробелов, а также в рублевской «Троице». Он представляет собой своеобразный «крючок» или что-то вроде «петли». Как правило, у первого мастера (левой части чина) эта петлеобразная форма яснее читается в предварительном наброске, чем у второго, поскольку это не что иное, как способ преодолеть затек от капли, как бы повернуть его и заставить «течь» по другому руслу (икона «Крещение»). Есть подобные приемы и в «Троице». В то же время первый мастер нередко просто оставляет каплю на конце мазка наряду с долгим, протяженным штрихом с нажимом в центре и утонченным на конце, во избежание всякой капли (икона «Благовещение»).
Ознакомительная версия.
