Елена Куличкова - «Бархатное подполье». Декаденты современной России

Мы дошли до черты,
За которой ничто.
Мы отыскали слова,
От них не укрыться.

Мы убили любовь,
Сделав из нее манекен.
Вымученной страстью полны
Истертые лица.

Нас согрела гроза,
Нас приютил океан,
Но не тут и не там
Не нашли мы прощенья.

Сплетенье пластмассовых рук,
Плен неоновых снов.
Нам ли искать с тобой
Восторг удивленья?
Мне осталось просто уйти
И не сказать спасибо.

Вместо огня оставь
Холод уставших рук,
Жесты и слова,
Лишенные смысла

Ты не убьешь себя,
Ведь ты просто мираж,
Ставшая мифом мечта
Слезою повисла.

С пропастью в груди
Мы ищем покой.
Не упрекай темноту
В отсутствии света.

Мы спустились на дно,
Вознеслись до небес,
Нас убьет
Пролетевшая мимо комета.

Эй, кто кружит хоровод,
Чей пароль – беззвучный смех,
Кто разбрасывает сны
И кто ловит сладкий грех,
Кто внимательно следит
За движением светил,
Кто из пьесы жизней всех
Ничего не пропустил.

Эй, кто кружит и идет
Через пропасть без мостов,
А то встанет в один ряд
С отраженьем облаков,
Кто подвластен лишь себе
Перед комнатой без стен
И кто видит некий смысл
В безотчетности измен,

Кто разбил все зеркала,
Не жалея ни о чем,
Не гадая, кем же стать —
Жертвой или палачом.

Разметал на сотни лиц
Свою истинную суть.
От его прозрачных глаз
Вам никак не ускользнуть.
Кто успел надеть пальто
За минуту до конца
Представленья, где на трон
Снова подняли глупца;

Кто идет из дома в дом,
Не испытывая страх
Перед тем, что было здесь
И что будет, может, там.

Ну а если все же вдруг
Прокрадется в душу страх
Пред иллюзией любви,
Перед пустотой в глазах,

Он глядит из темноты,
Как кружится светотень,
Воедино все связав,
Как рождает утро день.

Ночь застигла
Притаившихся
В скользких объятьях.
Немого двуличия.

Не прекословь.
Не упражняйся
В нелепых словах.

Дрожь простыни,
Немое притворство,
Мех и бледный вызов предплечья

Не замечай!
Не засыпай!
Просто молчи!

Взгляд настигает и заставляет
Тебя
Смеяться и плакать.
Бархат и терпкий вкус
Недопитого сна.
Эхо вчерашних иллюзий врывается
В зыбкую крепость
Любя…
А как же иначе?

Воздух морской
Незнакомого города.
Люди обычные,
Но не такие.

Они не спешат,
Не маскируют
Желанья в словах.

Теряя себя,
Освобождаешься
От песен опыта
И песен невинности.

Это бывает лишь с теми,
Кто еще помнит
Причал.

Там, за стеной, поет мой голос.
Там мне показывают шоу,
Там убеждают в постоянстве —
Там любят меня.

Там зависть выдают за дружбу,
Там очаровывают тело.
Они все знают и все могут, но
Не в этом дело.

Стой! Ответь:
Слышишь ли ты? Или я
Говорю сам с собой?!

Там, за стеной, поет мой голос.
Там очарованные девы
Танцуют томно мои танцы
В костюме Евы.

И в чем-то даже я честнее,
Чем был тогда, когда был смелым.
А может, просто кто-то розы
Закрасил белым.

Стой! Ответь:
Слышишь ли ты? Или я
Всегда бываю не прав?!
Там кто-то прячет мое сердце,
А я пляшу для них паяцем,
Привыкнув черным и невинным
Казаться…

Смеяться,
кусаться,
бояться…
Там, за стеной.

Прохладная ночь,
Раскрытое настежь окно,
Бледные тени…
Нас не увидит никто.
Тревожный жест,
Взмах татуированной розой…

Ты не спешишь,
Но я знаю – ты голодна.
Манит вуаль, такой дразнящий цвет у вина.
Я не в силах больше молчать, и я
Шепчу, как заклятье:

«Вонзи свою любовь мне в шею!
Свою любовь за гранью добра и зла…»
Теперь в руках твоих наша судьба…

Бледный рассвет…
Нагие тела не спешат
Туда, в мир теней, где люди блуждают и спят.
Наша тайна
Останется с нами.
Я снова твержу, как заклятье:

«Вонзи свою любовь мне в шею!
Свою любовь за гранью добра и зла…»
Мы странные тени в лабиринтах зеркал.

Неспешность движений,
Как будто роняют цветы лепестки.
Ее губы влажны,
Как от поцелуев…
Пробужденный ручей
Несет ее тело вперед.
Там будет начало нового мира,
Там никто не умрет.

Плывет, плывет
Офелия, принцесса талых вод.

Ветер затих, не тревожит волну,
Шмель уснул в камышах,
Бабочка сложила крылья…
Веки сомкнув, принцесса
Плывет по теченью ручья,
Оставляя грешной земле
Свое вечное имя.

Плывет, плывет
Офелия, принцесса талых вод.

И вижу тебя ласкающей нежно бутон…
Я слышу твою отрешенную пряную песню,
Шаги на тенистых аллеях, цветок в волосах…
Нырнешь в темный пруд —
так будет в ту ночь интересней.

Ты скажешь мне несколько фраз
о превратностях грез,
Покажешь, как тихо качаются лилии в вальсе.
И свечи плывут по воде, золотя сладость поз,
И мотыльки танцы кружат, подобные сальсе.

Прочти по-японски мне несколько вычурных слов,
Убей в моих мыслях желание сопротивляться.
Лазурные ночи и пруд мне покажутся сном,
А все, что я делал вчера, – лишь пляской паяца.

И вижу тебя ласкающей нежно бутон…
Я слышу твою отрешенную пряную песню.
Забудется завтра все то, что так важно сейчас:
Шаги на тенистых аллеях, цветок в волосах…

Ночь. И снова соседи его —
Сплетенные, полные вздохов тела.
Ночь им, должно быть, мала.
Им бального фрака не сшить из тьмы.
Жильцы и соседи – это все мы.

Он тот, кто откроет окно
По ту и эту сторону дня.
В долгую ночь, что всегда над нами текла.
В светлую ночь над битым миром стекла.

И в окруженье придворных дам
Он, как постельный Пьеро.
Он так устал от похмельных драм
И сплошного zerro.

Пыльные шторы ветер сорвет,
Но снова затеет крестовый поход,
Вернувшись из странствий, в пути одряхлевший Сид[8].
И сегодня ночью он снова не спит.

Он тот, кто откроет окно
По ту и эту сторону дня.
В долгую ночь, что всегда над нами текла.
В светлую ночь над битым миром стекла.

Ночной темнотой он сумеет разбить
                                      циферблат,
Сделать шаг на карниз и не оглянуться назад,
Картонную стражу прочитанных книг сварить в кипятке,
Стучащую готику стрелок дневных свалить
                                                   и уйти налегке.

Уйти и остаться по ту,
По ту и эту сторону дня.
В долгую ночь, что всегда над нами текла,
В светлую ночь над битым миром стекла.

И он флейту возьмет под прицелом собственных
                                                           глаз,
Чтобы все, что слышал, сегодня сыграть зараз,
Пусть он – Гамлет,
И стража, и слуги его – все исчезнет днем,
Что с того, что завтра сыграют на нем.
Снизу доверху все его ноты открыты нам.
Он – лишь тот, кто в черном квадрате оконных
                                                          рам.
Неустанный маятник сердца сорвал с петель,
И нардековой флейты[9] губы до времени сжал
                                                       в руке.

Он уйдет от нас, уйдет налегке
В долгую ночь, что всегда над нами текла,
В светлую ночь прочь от битого мира стекла.