В свете торшера светлые волосы Гиты казались окруженными ореолом. Ее ангельское лицо сияло.
— Почему бы и нет, Малышка? Попробуй! Я помогу тебе.
Эдит показалось, что с ее плеч свалился груз. Она и сама не знала, как объяснить охватившую ее застенчивость. Как глупо было думать, что Гита откажется ее выслушать.
— Можно присесть? — спросила она, указывая на табурет перед фортепиано. — Я бы хотела сыграть тебе то, что я придумала.
— Начинай.
Маргерит оперлась о фортепиано, а Эдит заняла свое место. Взгляд Эдит задержался на пюпитре, к которому были прислонены бумаги, сплошь исписанные текстом, рядом лежали ноты. Крышка инструмента не была закрыта. Стало быть, Маргерит только что работала, и ее отвлекло лишь появление Эдит.
Эдит положила руки на клавиши, как это делала много раз с момента их первой встречи. На один краткий миг она понадеялась, что Гита положит свои руки на ее и заиграет, как она это когда-то делала. Но на этот раз речь шла о ее собственном произведении. Ее первая композиция! Которую она создала сама! Песня, музыку к которой написала Эдит Пиаф, к которой она хочет написать текст и которую, конечно, однажды споет. Она была одним целым с этим шансоном. Она была им, а он был ею. Замечательное ощущение!
Она смело изобразила первые такты, которые звучали у нее в голове. Она сыграла свою короткую мелодию, которая, конечно, нуждалась в доработке, но уже была такой же нежной, как легкий ветер над весенней Нормандией, когда он пролетает над яблоневым цветом. Чем дольше она развивала музыкальную тему, тем больше появлялось вариаций. Как будто от нее ничего не зависело, а мелодия просто жила на кончиках ее пальцев. Пораженная своими ощущениями, Эдит подняла голову. Она глубоко вздохнула и сложила руки на коленях, приготовившись выслушать вердикт своей подруги.
— Что скажешь?
Гита покачала головой.
— Я ничего не чувствую.
— Как это? Тебе не понравилось?
— Даже не так. Я не могу сказать тебе, хорошо это или плохо. Я просто ничего не чувствую в связи с этой мелодией. А как обстоят дела с текстом?
— Пока он не готов, — проговорила Эдит необычайно слабым голосом. Она была ошеломлена. Как могла Гита не почувствовать песню, которая исходит прямо из сердца Эдит? Крошечный луч надежды еще светился в ней, когда она добавила:
— Мы все взволнованы той свободой, которая началась для нас после освобождения, поэтому на ум приходят слова «жизнь прекрасна» или «все вокруг в розовом цвете…»
— Все вокруг в розовом цвете? — нахмурилась Гита.
— Возможно, здесь больше подойдет слово «жизнь», так что пусть это звучит так: «жизнь в розовом цвете», — торопливо предложила Эдит.
— Этот текст… — проговорила Гита, но вдруг замолчала и задумчиво погладила полированное дерево рояля. Очевидно, она искала подходящее слово. Эдит ждала. Ее сердце билось так сильно, что его удары отдавались где-то в горле.
— Нет, — с необычной для себя строгостью заключила композитор. — Это нехорошо. Как бы написанное в итоге ни называлось, это не твой шансон. Признайся, ты бы никогда не спела эту песню, если бы ее сочинила не ты, а кто-то другой. Она такая… слащавая. И слова немного безвкусные. Нет, Малышка, поверь мне, это не для тебя.
Сначала Эдит была просто ошеломлена. Она не могла припомнить, чтобы всегда сдержанная Маргерит так категорично о чем-либо высказывалась. Но затем в Эдит проснулось ее обычное упрямство. Как мелодия, которая не выходит у нее из головы уже несколько недель, может оказаться настолько плохой? Конечно, она была более игривая и легкая, чем другие песни, — в конце концов, она посвящена позитивному чувству, а не потерянной любви, о которой рассказывается в большинстве шансонов. Эдит мечтала об этой песне в объятиях Ива, озаряемая его озорной улыбкой и сиянием его глаз. Эта мелодия просто не могла, не имела права быть плохой!
— Значит, тебе не нравится, — проговорила Эдит сухо. Она пожала плечами, словно и не возражала против мнения Гиты, что, конечно, было неправдой. Однако обсуждать этот вопрос дальше она не собиралась. — Ну что ж.
— Пожалуйста, не сердись на меня, Малышка. Ты хотела услышать мое мнение.
— Да. И я его услышала. — Она поднялась с табурета, встряхнула свои странно онемевшие руки и снисходительно улыбнулась Гите. — Я не должна задавать так много вопросов. Но кое-что мне бы хотелось узнать: как звучит новый шансон, который ты написала для фильма?
В окне внезапно блеснул солнечный луч и побежал по комнате. В его свете заплясали крошечные пылинки. Эдит увидела это и усмехнулась. Пыль. Здесь тоже есть пыль. Гита, по-видимому, тоже была не так совершенна, как Эдит всегда считала.
Какое чудесное и отрадное знание!
ГЛАВА 7
Ее чемодан был еще не закрыт, но, по крайней мере, уже собран. Все как всегда: Симона и Андре позаботились о том, чтобы упаковать ее гардероб и туалетные принадлежности, а сама Эдит взяла лишь то, что нужно для работы, — ноты для фортепиано и тексты, а еще книги, которые она хотела прочитать в поездке. Уложила она и сценарий к фильму «Звезда без света» Марселя Блистена, понадеявшись, что между репетициями и бесконечными поездками найдется несколько часов, когда они с Ивом смогут подготовиться к их первому совместному фильму. Они вместе будут репетировать свои роли! Просто чудесно. С мечтательной улыбкой Эдит стояла у кровати, глядя на свой чемодан и держа в руке сценарий, а мысленно она была в совсем другом номере, в отеле, находящемся за сотни миль отсюда, на юге, где уже наступила весна.
Открытые окна, легкий ветерок, развевающий тонкие занавески, щебетание птиц в сумерках, доносящиеся откуда-то звуки аккордеона, вкус хорошего красного вина и такой близкий запах Ива…
— Эдит! — Андре прервала ее мысли.
Она поморгала, чтобы развеять образы, которые на мгновение стали для нее реальностью. Даже запах полностью соответствовал воспоминаниям. Впрочем, неудивительно, если учесть то, где она находилась. Ив провел с ней ночь и утро. Сейчас он отправился в свою квартиру в Двенадцатом округе, чтобы упаковать вещи. Ив и Эдит должны были встретиться на Лионском вокзале, поскольку на первом этапе своего турне они планировали передвигаться на поезде.
— Малышка, почта пришла! — Ее секретарь, которая обычно казалась такой невозмутимой, стояла перед ней задыхаясь, а ее щеки порозовели от возбуждения.
— Конечно, пришла. Ты же отправилась к портье специально, чтобы забрать ее. Но я сразу скажу тебе, что не хочу слышать ни о каких счетах.
Эдит демонстративно отвернулась, положила сценарий на чемодан и сильно дернула за кусок ткани, нахально выглядывавший из-под крышки наружу. Это оказался рукав до того вполне аккуратно сложенного платья. Ей действительно не хотелось возиться с повседневными делами, когда так близко уже время отъезда. Точнее, ей вообще не хотелось с ними возиться. А сейчас особенно.
— Написали из комиссии, — проговорила Андре. — Когда я увидела отправителя, то тут же на лестнице вскрыла письмо.
Эдит обернулась. Она боялась взглянуть в лицо своей помощницы, чтобы увидеть, что же на нем написано. В душе Эдит чередовались страх и надежда, дыхание перехватывало так же, как и у Деди, которая быстро бежала по коридорам отеля.
— И? — голос Эдит прозвучал необычно хрипло.
Андре просияла.
— Все прошло замечательно. Ты оправдана.
Комната закружилась у Эдит перед глазами. Стены, мебель, двери и окна мелькали вокруг нее, как цветные ярмарочные колеса для стрельбы и метания. Она прикрыла глаза, но головокружение не исчезло, более того, превратилось в калейдоскоп образов, которые ей хотелось бы забыть как можно скорее. Она почувствовала такую же тяжесть в груди, как в тот день в префектуре, в маленькой комнате для допросов. Эдит пошатнулась, ее колени подогнулись, и она опустилась на кровать. Несколько секунд она не могла вдохнуть, пришлось некоторое время посидеть, чтобы успокоиться. Медленно, очень медленно стало приходить осознание того, что она свободна. Ей больше не угрожал возможный запрет на выступления. Больше никто не обвинял ее в сотрудничестве с врагом. Суд, тюрьма, публичное унижение теперь не грозили ей. Все страхи остались в прошлом. Почти через восемь месяцев после освобождения Парижа, она наконец тоже стала свободной от своего груза. С воплем радости Эдит опрокинулась на спину и стала болтать в воздухе ногами, как это делают маленькие дети в порыве особенного восторга.
