подвержен каждый человек (но так ли это на самом деле?). Среди других мотивов – страх перед неконтролируемыми аспектами мира; эстетический трепет перед грандиозной красотой природы; инстинктивная реакция на непостижимость мира или на понятие бесконечного; наконец, гипотетическая, врожденная религиозная духовность человека, определение которой проблематично.
Классическая антропологическая интерпретация религии принадлежит Эмилю Дюркгейму. По мнению Дюркгейма, функция религии – структурировать общество, а религиозные ритуалы – это механизмы, с помощью которых выражается и укрепляется солидарность и дух группы («если тотем является одновременно символом и бога, и общества, то не потому ли, что бог и общество – одно и то же? <…> Таким образом, бог клана… не может быть чем-то иным, кроме как самим кланом» [60]. Эта мысль часто выражается в знаменитой формуле: «религия – это общество, поклоняющееся самому себе»). Политическая власть не использует религиозную власть, она сама является религиозной властью. Фараон – это и есть бог.
Карл Маркс предложил другую трактовку религии: религия выражает интересы не всего общества, а только правящего класса, для которого она является средством непрерывного угнетения остальной части общества.
Более современные теоретические подходы к вопросу о происхождении религии, а также о той роли, которую она сыграла для становления цивилизации, весьма разнообразны. Они варьируются от эволюционных подходов, согласно которым религия обеспечивает конкурентные преимущества отдельным группам или индивидам, до кардинально отличающихся гипотез, в соответствии с которыми религия является паразитарным отклонением, бесполезным побочным продуктом других функций общества.
Исследования, касающиеся исторической эволюции религиозного мышления, представляются одними из наиболее интересных, даже несмотря на их гипотетический и спорный характер. В 1970-х годах оживленную дискуссию вызвала интереснейшая работа Джулиана Джейнса «Происхождение сознания в процессе распада бикамерального разума» (The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind). Джейнс выступает против мнения о том, что божественное возникло в глубокой древности, и вместо этого предлагает гипотезу, согласно которой идея Бога зародилась во время неолитической революции, около десяти тысяч лет назад. Первоначально группы людей по форме представляли собой семьи, во главе которых стоял доминирующий мужчина, непосредственно управлявший группой через личные отношения с каждым ее членом. Именно такое устройство мы сегодня наблюдаем в социальных группах высших приматов. После неолитической революции численность некоторых человеческих групп увеличилась настолько, что доминирующий мужчина уже не мог поддерживать прямой контакт с каждым членом своей группы. Таким образом, «цивилизация» – это искусство жить в городах, настолько больших, что не все их жители знакомы друг с другом лично.
Джейнс утверждает, что предотвратить разрозненность в группе была призвана интроекция фигуры доминирующего мужчины, чей «голос», приказывающий, что делать, был «слышен» подданным даже в его отсутствие. Голос правителя продолжает звучать и чтиться даже после его смерти. Его труп, сохраняемый как можно дольше, продолжает «говорить» и превращается в статую бога, которой поклоняются в центре каждого древнего города. Дом правителя, то есть дом статуи бога, становится храмом – сердцем каждого древнего города [61]. Эта система будет стабилизироваться на протяжении тысячелетий и начнет определять социальную и психологическую структуру древних цивилизаций.
В этих цивилизациях бог буквально был правителем, отцом правителя или другим его предком. Боги представляли собой живую память о государях, которые умерли, но продолжали говорить с людьми. Голоса богов были повсюду, и представители древних цивилизаций прислушивались к ним в стрессовых ситуациях, когда необходимо было принять некое решение, о чем мы читаем, например, в «Илиаде». По мнению Джейнса, люди тогда еще не обладали сложным самосознанием в современном понимании: обширным внутренним нарративным пространством, в котором они представляют себя и возможные последствия своих действий, чтобы принимать комплексные решения. Вместо этого они интроецировали систему правил, отражающих нормы поведения в обществе. Они выступали в качестве непосредственной воли богов. Боги, таким образом, не были плодом воображения, они были выражением воли человека в первобытном обществе.
По мнению Джейнса, эта система пережила кризис примерно в первом тысячелетии до н. э. – в период жесточайших политических и социальных потрясений. Она рухнула под тяжестью масштабных миграций населения, развития торговли и образования первых многонациональных империй. В условиях все возрастающего смятения среди различных групп населения «голос» бога, который раньше говорил с гомеровскими героями и который Моисей и Хаммурапи все еще отчетливо слышали, становился все более отдаленным и в конце концов звучал только для жриц в Дельфах, для Мухаммеда или для католических святых. Боги уходили все дальше и дальше в небеса. Человечество осталось в одиночестве, во власти бушующего мира. Страницы, где Джейнс описывает этот период, прекрасны. Именно тогда начинает звучать стенание, которое мы будем слышать снова и снова:
Мой бог покинул меня и исчез. Моя богиня подвела меня и скрылась вдали. Добрый ангел, который шел рядом со мной, пропал…
Современное сознание, по мнению Джейнса, – это эволюционный способ справиться с этим новым одиночеством: лингвистическая нарративизация «я» стала новым средством для принятия сложных, артикулированных решений в ситуации, когда не осталось ни главы социальной группы, ни его интроецированного голоса, которые могли бы подсказать человеку, что делать. В такой интерпретации Бог – это, по сути, остаток памяти о большой доминирующей обезьяне, возглавлявшей группу ранних приматов.
В книге Марселя Гоше «Разочарование мира» (The Disenchantment of the World) представлена другая классическая теория из совершенно иной культурной среды, которая, тем не менее, интересным образом перекликается с теорией Джейнса. Гоше описывает медленный выход человека из мифорелигиозного состояния мышления. По его мнению, религия в прошлом представляла собой общую экономику человечества: она связывала воедино материальную, социальную, ментальную и (прежде всего) политическую жизнь. Однако с течением веков эта функция исчерпала себя. Современные государства в большинстве своем взяли на себя роль религии в структурировании политической сферы, а религия сохранилась лишь в виде обрывков, касающихся только индивидуального опыта и личных систем верований.
Одна из интересных идей Гоше состоит в том, что монотеизм не представляет собой развитую, более совершенную форму религиозного мышления, а, напротив, является фазой медленного распада централизованности и связности древнего религиозного структурирования мышления.
Зарождение монотеизма связано с образованием великих империй. Первые империи смешивали народы, отбирали власть у примитивных социальных групп (племен, отождествлявших себя со своим местным богом) и создавали идею великой и далекой от людей
