центральной власти. Единый бог стал подавлять все многообразие богов и культов, существовавших ранее. В Египте при четвертой династии Древнего царства главным богом стал бог солнца Ра. В Месопотамии вавилонский бог Мардук стал возвышаться над легионами других богов, как только власть оказалась сосредоточена в Вавилоне.
Однако вытеснить древний политеизм было не так-то просто. Предпринимались попытки навязать единого бога. Для примера стоит вспомнить эпическую, драматическую борьбу за монотеизм Аменхотепа IV, мужа Нефертити, который взял себе имя Эхнатон. На пике славы египетского царства Аменхотеп учредил культ единого божества Атона, центр которого располагался в городе Ахетатон. Однако в ответ на это последовала агрессивная реакция со стороны жреческих каст. После смерти Аменхотепа политеизм был восстановлен и в дальнейшем так и не был искоренен древними империями. И только Римской империи, самой крупной и стабильной империи Запада, удалось в конце концов установить монотеизм повсеместно.
Впрочем, именно народ, живший на окраинах империй, а точнее зажатый между двумя великими империями, увидел в этом напряженном отношении к монотеизму новые возможности. Гениальность Моисея, по мнению Гоше, заключалась в том, что он уловил это напряжение и осмелился перевернуть привычные властные отношения среди богов, которые напрямую зависели от властных отношений среди народов, поклоняющихся им. Израильские племена, вероятно, находились в Египте во время неудачной попытки Аменхотепа навязать населению монотеизм. Менее чем через столетие Моисей подхватил эту идею «сверхбога», но применил ее к богу, независимому от императорской власти (и в этом заключалось его новаторство). Он сделал этого бога мощным оружием в сопротивлении своего народа, отделив его предполагаемую силу от политической слабости верующих в него. Вооруженный таким образом, Израиль завоевал свободу от Египта, а затем и от Вавилонии. Этот «сверхбог» был не просто богом израильтян, он был далеким богом, далеким, как император, и, подобно императору, он царствовал над всеми своими народами, но, также подобно императору, не всех людей он любил одинаково.
Израильтяне стали хранителями идеи монотеизма и взращивали ее, несмотря на скрытое противоречие между понятием всеобщего бога и понятием избранного народа. Это противоречие потенциально снималось мессианским ожиданием великого лидера, который бы наконец принес Израилю господство над всеми народами, восстановив тождество между превосходством бога и силой богоизбранного народа. Однако история развернулась иначе. Был наконец завершен длительный процесс объединения средиземноморского мира под единой властью – но не под властью Израиля, а под властью Рима.
Огромная и в конечном итоге стабильная Римская империя продолжала ослаблять влияние древнего язычества. Здесь оставалось лишь одиночество подданного необъятной империи, где некогда сформировавшие структуру человечества небольшие группы, каждая из которых вращалась вокруг своего местного бога, утратили свою роль хранителей идентичности, легитимности, власти и знаний. Внутри великой империи было недостаточно отличиться в собственном городе, нужно было ехать в Рим. Сильное чувство идентичности, чувство принадлежности к определенной группе, которое всегда придавало человечеству уверенность, было утрачено.
Именно Иисус, по мнению Гоше, сумел противостоять этому новому глубокому напряжению в обществе и в то же время разрешить противоречие в вере израильтян одновременно во всеобщего бога и в избранный народ. Иисус повторил блестящий переворот Моисея, но, что более впечатляюще, он еще решительнее отделил религию от власти. Иисус и его последователь Павел из Тарса учили, что существует один «истинный бог», который принадлежит всем, но полностью обособлен от императорской власти. Иисус создал параллельную вселенную («Царство Мое не от мира сего»), в которой шкала ценностей была перевернута по отношению к миру политики и в которой всеобщий бог был одновременно далек и доступен без политического посредничества каждому человеку. Зародилась новая сфера: сфера личной духовности. Сфера, которую так чудесно расширил и исследовал Блаженный Августин. Новый тип идентичности был не социальным и не политическим, а скорее персональным и индивидуальным. Церковь выступила как структура, полностью параллельная миру политики, и взяла на себя роль помощника человека в осмыслении мира. Для каждого человека возникло новое, параллельное пространство идентичности, отделенное от идентичности социальной.
Но политическая власть поспешила заполнить промежуток между этими двумя идентичностями и незамедлительно вобрала в себя этот новый источник легитимности: Римская империя стала христианской. Безбожной власти не оставалось ничего другого, кроме как объединиться с богом, не имевшим политической власти, и теократические основы общества были восстановлены – на этот раз в монотеистической форме. Тем не менее раскол уже открылся, и он не закрыт до сих пор. Была заложена основа личной духовности, которая привела к возникновению современного мира.
В недавних исследованиях, посвященных происхождению и природе религии, подчеркивается сильная взаимозависимость религии и языка. В них, как правило, истоки религии отодвигаются дальше в прошлое и подчеркивается та ключевая роль, которую религия, предположительно, сыграла в зарождении человеческого рода.
В «Ритуале и религии в формировании человечества», работе огромного масштаба, Раппапорт рассматривает ритуальную деятельность не только как сердцевину религиозности, общую для всех культур, но и как ту деятельность, вокруг которой выросла цивилизация и само человечество [62]. Этот основательный и прекрасно сформулированный тезис, подкрепленный огромным массивом антропологических данных, заслуживает внимания.
Раппапорт видит в ритуальной функции центральную ось, которая, с одной стороны, обосновывает и упорядочивает систему легитимности, лежащую в основе общественной жизни, а с другой – обеспечивает достоверность самого человеческого языка. Человеческое общество объединяется вокруг ритуалов. Элементы ритуальной деятельности можно наблюдать и в животном мире, где она, как правило, служит целям коммуникации. По мнению Раппапорта, язык людей вырастает из этой деятельности.
Во время проведения обрядов вновь и вновь повторяются некоторые основные фразы. Раппапорт называет их «Предельными сакральными постулатами»:
В христианстве: Credo in unum Deum
«Верую в единого Бога».
В исламе:
«Аллах велик, а Мухаммед – его пророк».
В иудаизме: שְׁמַע יִשְׂרָאֵל יְהוָה אֱלֹהֵינוּ יְהוָה אֶחָֽד׃
«Слушай, Израиль! Господь – Бог наш, Господь – один».
Или фраза, которая встречается в каждой молитве сложной церемонии навахо:
sa´ah naaghaii bik´eh hozho
«Вырастая, мы достигаем красоты и гармонии».
Или великий священный слог индуизма, джайнизма, буддизма и сикхизма; слог, в котором заключено все:
ॐ
Ом.
(Некоторые из этих переводов не совершенны, но являются наиболее известными.) Утверждения или
