разнесло на сотни метров по округе, оставив на память обо мне лишь радужные пятна масла на асфальте.
Впрочем, какая к чёрту память? Зачем? Пусть будет НИЧЕГО. Просто ничего. Педаль в пол, в пол, в пол…
…Ремень безопасности ударил в грудь, чуть не оторвалась от сумасшедшей инерции башка… И я понял вдруг, что ногу на педали тормоза аж свело от напряжения, а всего сантиметрах в тридцати перед капотом — та самая вожделенная стена.
Обалдело выполз из тачки, привалился к её боку. Обалдеть. Вот просто обалдеть! Всё чего не хватает сейчас Маринке для полного счастья — это, конечно же, двух сотен миллионов инвесторских денег долга, которые повиснут на ней, если я сдохну.
Не, так не пойдёт. Сдохну после официального развода.
Едва подумал об этом, как снова накатила такая тоска, что хоть вой. Вот это её «потому что не люблю» — это как грёбанный приговор, всё-таки произнесённый вслух. Но на самом-то деле я ведь и раньше чувствовал, просто надеялся, что пронесёт. Не вышло.
Чуть поодаль заторможенно поднималась со скамейки офигевшая от моего эпичного появления молодёжь. Парни, девчонки, гитара. Жизнь, молодость, стерва-любовь. Святая наивность.
— Эй, мужик… — окликнул меня кто-то из парней. — У тебя там всё нормально?
Нормально? Я усмехнулся.
— Пацаны, где тут поблизости можно надраться в хлам?
— А тебе не хватит уже, дядь?
— Где?
— Там, — махнул парень рукой, — прямо по дороге, за поворотом, бар есть с дискотекой.
И на этом самом повороте, не успел я выехать из-за куста, в бочину мне воткнулся какой-то смертник без света и габаритов. Я выругался и вылез из машины.
Это оказался «Лифан Смайл», за рулём баба — руки обнимают руль, на них упала голова. Не двигается. Кинулся туда, в несколько рывков распахнул перекособоченную дверь и замер… Баба рыдала, но слёзы её вовсе не походили на болевой шок. Скорее истерика. Тронул за плечо:
— Эй, ты как?
Она глянула на меня мельком и, снова уткнувшись лицом в руль, продолжила рыдать.
— Слышь, ты как? Не травмировалась? Эй!
Она оторвала голову от руля, посидела глядя в пустоту перед собой.
— У нас такая любовь была! С первого взгляда. Пять лет. А сегодня он сказал, что нам надо развестись, потому что я, видите ли, оказалась не его человеком. Говорит, не расстраивайся, так бывает. — Всхлипнула. — Да лучше сразу сдохнуть!
— Пфф…
Что ещё сказать, я не нашёлся. Просто прекрасно её понимал. Как и то, что встреча с гайцами мне сейчас, по пьяной-то лавочке, вообще не с руки.
— Ну если ты в порядке, давай без ментов расходиться. На счёт денег я…
— Согласна! — перебила она и, утерев слёзы, принялась вылезать из своей коробчонки. — И денег мне не надо. Просто отвези туда, где можно как следует надраться.
Я обалдел — мало того, что виновата в ДТП была она, и я просто собирался простить ей это, так она ещё и оказалась пьяна. Встретились два одиночества, блин. Может, судьба?
Несмотря на сомнительный вид заведения, народу в нём оказалось битком и сплошняком молодняк. Шумно, душно, негде приткнуться… Но неожиданно драйвово. Просто вырубаешь мозг, и твои внутренние демоны начинают выползать наружу. Реальность мерцает в башке стробоскопами, рассыпается на осколки и меркнет. И всё наконец-то становится неважно. А жизнь — она вот она, в трансе ревущих басов и разгорячённости потных тел. Ещё немного, и на взлёт! Главное — ни на миг не останавливаться! Ещё, ещё, ещё…
И чем ниже твои инстинкты и голоднее демоны, тем слаще свобода, на которую они наконец вырывались.
Мои не жрали целый чёртов год…
Сквозь сон не мог понять, что это так назойливо пилит мозг, потом, поняв, долго искал телефон, параллельно сначала не врубаясь почему сплю в тачке, а потом вспоминая — валом, как снежный ком или даже лавина… Угар дискотеки, бутылка коньяка в руке, из горла, на двоих с этой, на Лифане… Как её звали-то?
Белый лист. Даже лица вспомнить не мог. А вот остальное…
Матерясь, зажмурился — сильно, до радужных пятен. Но разве это могло помочь забыть?
Это была какая-то подсобка, в которой мы с этой… незнакомкой едва уместились. На двери не оказалось замка, но опасность быть застигнутыми лишь подхлёстывала, раздирала животным инстинктом, вырубала остатки мозга… Это было похоже на смерть, только наоборот. Словно сорвавшись в бездну, ты в какой-то момент обнаруживаешь, что падение — это на самом деле полёт. И хочется упасть ещё ниже, чтобы воспарить надо всем. Не объяснить словами. И тогда-то было драйвово, но вот сейчас…
— Да. — Голос дал осечку, пришлось прокашляться. — Да!
— Данила Александрович, слава богу! Я вам прям обзвонилась уже…
Оторвал телефон от уха, глянул — домработница. Время — начало восьмого.
— Нина, если вы не можете попасть в дом, то я не на месте, я…
— Да я знаю! Знаю! Я же… Господи, Данила Александрович, беда-то какая…
В голову ударило парализующей паникой, сравнимой только с той, что обрушилась в тот миг, когда понял, почему не могу найти сына на территории промзоны.
— Мариночка…
— Что? — Заорал я. — Что?!
— Она вены порезала…
В реанимацию к ней естественно не пустили.
— Вы бы съездили пока домой, — часа через полтора моего сидения в коридоре, предложила медсестра. — Мы позвоним, когда можно будет.
— Нет, спасибо. Я здесь подожду.
— Ну и зря, — многозначительно хмыкнула она и скрылась в запретной для меня зоне.
И до меня дошло. Добрёл до туалета, обалдел со своего видка.
Умылся, набрал водилу, велел ехать домой за передачкой. Тут же набрал Нину, попросил собрать для меня мыльно-рыльное и чистую одежду. Через час, так и не выходя из больницы, уже почти был похож на человека. А к вечеру, когда меня, наконец, пустили в палату, даже протрезветь успел.
Замер в дверях. Маринка лежала на кровати с приподнятым изголовьем, бледная, руки вдоль тела, запястья забинтованы, глаза закрыты. Словно тень. За одну ночь. Ту самую, когда я, гад…
Кинулся к ней, осторожно просунул руку под её холодную ладонь, переплёлся с ней пальцами. Маринка спала, но как-то страшно, почти не дыша. Я опустился на колени возле кровати, не отпуская руки положил голову на край её подушки. Как когда-то — всегда вместе, всё одно на двоих. Неразделимые.
Что же мы с нами сделали? Что сказал бы нам на это сын? И что бы ответили ему на это мы?
Холодные пальцы дрогнули, я поднял голову. Маринка смотрела на меня, глаза стремительно наполнялись слезами.
— Привет, родная, — пряча дикую
