Сейчас Эйлин занималась библиотекой. Какая-то система в ее действиях явно была — книги шуршали в воздухе, пролетая через комнату, и сами по себе собирались в стопки у всех четырех стен. Она читала — в левой руке держала книгу, правая покоилась на подлокотнике, а кончиками пальцев небрежно придерживала волшебную палочку.
Помедлив, мать подняла на него взгляд. Лицо ее было безмятежно и ничего не выражало.
Она махнула волшебной палочкой — к счастью, всего лишь указывая в направлении старой софы с некрасивой оливково-зеленой обивкой.
— Садись, — приказала мать, и голос ее был таким же, как и лицо, ровным и бесстрастным.
Ей захотелось поговорить. Просто чудесно.
Северус не мог вспомнить, происходило ли в прошлый раз то же самое. В напластованиях воспоминаний о периоде юности не нашлось ничего более внятного, чем смутная мысль о том, что смерть отца отчего-то удивила его куда больше, чем он того ожидал. Попытался вспомнить, тосковал ли он когда-нибудь по отцу, но не нашел ни следа от этой эмоции. Слишком давно это произошло, да и чувство даже тогда должно было быть весьма расплывчатым.
Он пересек комнату, лавируя между стопками шуршащих книг, и сел на софу — из диванных подушек немедленно полезли пружины. Неужели та самая софа, которую он предлагал Нарциссе? Ему стало смешно, хотя ничего смешного в этом, в общем-то, не было.
Закрыв книгу, мать опустила ладонь на переплет. Пока что она только глядела на него — но способности к ментальной магии были у них в крови, и Северус осторожно избавился от эмоций. Его совершенно не устраивала возможность того, что мать проберется к нему в голову и обнаружит там что-нибудь компрометирующее — например, кто он такой на самом деле. У нее хватит таланта, чтобы отличить фантазию о том, что ему тридцать, от не-фантазии.
Магический огонь в камине подсветил его лицо с одной стороны. На улице прокричал черный дрозд — там, на морозе, за тонкой оконной рамой; где-то на дороге рявкнул машинный выхлоп. В доме стояла тишина.
— На днях тебе исполнится семнадцать, — наконец промолвила мать. — В нашем мире ты будешь считаться взрослым, хоть и молодым.
Северус ничего не сказал. Она вопросительно приподняла бровь, и только тогда он тихо ответил:
— Да, матушка.
— Твой отец не мог оставить дом тебе, поскольку по маггловским законам ты еще считаешься ребенком. Поэтому он оставил его мне. Однако я зарегистрировала его в Министерстве как магическое домовладение, и девятого января тебе незамедлительно будут доставлены магические передаточные документы.
— Благодарю, матушка, — произнес он. Его всегда поражало, как специфически она исполнила свой материнский долг — обеспечив ему проживание в маггловском доме. Однако жизнь ее всегда вертелась вокруг самой слизеринской из концепций: обходись имеющимся.
— Я наложила на дом стандартные отталкивающие заклинания, чтобы прохожим-магглам он казался пустым и неинтересным, — продолжала она. — И легкие охранные чары. По достижении совершеннолетия можешь заменить их на те, которые тебя больше устроят. Маггловские счета проблем составить не должны — ты можешь использовать магию, чтобы получить все необходимое.
— Да, матушка, — откликнулся Северус автоматически. Хорошо, что не придется снова долго экспериментировать, чтобы в доме была вода, когда муниципалитет перекроет водопровод — это и в первый раз не доставило ему ни малейшего удовольствия. Он вспомнил, как нечаянно повредил трубу на улице и получил залп ледяной воды прямо в нос. Правда, по столь обширной мишени промахнуться было непросто.
— Как вдова твоего отца я унаследовала после его смерти небольшую сумму денег. Я оставляю их тебе. — Как и в прошлый раз. — Этих денег тебе должно хватить до окончания школы, пока ты не найдешь себе нормальную работу.
Работа. Черт возьми, в один прекрасный день ему придется искать себе работу. Все прошлые карьерные перспективы теперь сгорели синим пламенем. Помнится, на первых порах принадлежать к числу Пожирателей было весьма прибыльно...
— Я перебираюсь к тете Филомеле, — движение было еле заметным, но он все равно увидел: она начала вертеть в пальцах волшебную палочку — не исключено, что даже неосознанно; мать использовала ее для передачи эмоций точь-в-точь как другие передают их жестами. Северус выучился читать ее позу, жестикуляцию, изменения в выражении ее лица — изучал их до тех пор, пока мельчайшая перемена не стала для него ценнейшим источником информации. Он знал, что для чистокровной ведьмы нервно крутить палочку — все равно что заламывать руки.
Почему — для него было очевидно. Дело в тетке Филомеле, умалишенной сестре ее отца. Изо рта у нее текла слюна; она либо говорила нечленораздельно, либо несла бессмыслицу, и жила на острове Мэн, в полуразвалившемся имении, с платной компаньонкой и двумя домовыми эльфами. Мать когда-то заняла место этой компаньонки — и, видимо, вскорости займет его вновь, чтобы опять коротать дни в обществе душевнобольной и двух ее угрюмых и желчных домовых эльфов. Насколько Северусу было известно, Филомела никогда не узнавала племянницу — несомненно, это стало одной из причин, по которым Эйлин там поселилась.
Это, и еще то, что у нее никогда не было особого выбора.
— Разве она еще не мертва? — уточнил он ради правдоподобия.
— Нет.
Северус выжидал в молчании — мать уставилась в противоположный конец комнаты, и взгляд ее казался почти невидящим. Он помнил, как однажды выбрался ее навестить и аппарировал на бесплодный скалистый клочок земли на краю аспидно-серого моря. Сложенный из серого сланца дом; пустынные и каменистые берега; воздух — серый и невесомый — был наполнен гулом неумолчного прибоя. Он мог только гадать, нашла она там покой или же безысходность.
— Матушка, — произнес он, не зная, стоит ли об этом говорить, — ничто... не обязывает вас... отсюда уезжать.
Он не увидел никакой внешней реакции, но знал, что слова его были услышаны.
— Нет, Северус, — ответила она наконец. — Я всегда была здесь чужой. — Мать посмотрела на него, и горящий за креслом свет отбросил на ее щеки черную вязь теней. — Тебе комфортно в маггловском мире?
Он почти ответил "нет", но осекся. Визит в больницу абсолютно сбил его с толку — как его собственным душевным смятением, так и царившим в больнице хаосом; однако он не забыл тот первый вечер в этом молодом теле, когда прямо посреди сырой и промозглой улицы вдруг осознал, что для магглов он все равно что пустое место. Когда-то этот факт стал бы для него тяжким испытанием, но сейчас, когда его постигла куда худшая участь, это чувство несло ему только успокоение. Выживи он в войне — это было бы невозможно.
Однако быть неприметным для магглов — слишком мало. Особенно в долгосрочной перспективе. В отличие от Лили, Северус плохо разбирался в этом мире. За время каникул он узнал от нее больше, чем от отца за семнадцать лет, поскольку отец никогда ничему его не учил — только как яростно презирать весь свет, пока даже кости твои не истлеют.
— Я справлюсь, — произнес он. Возможно, что и впрямь справится, если придется. Бывало и потруднее.
— Ты должен культивировать в себе этот навык, — сказала мать, — если получится. Для чистокровного волшебника — для всех чистокровных — маггловский мир совершенно непостижим. Слизеринец не вправе игнорировать столь значительную часть реальности, которая может причинить ему существенные неудобства. В таком мире слишком многое ему неподвластно. Самой мне никогда не удавалось освоить это искусство, а сейчас уже и пробовать поздно. Но я не то хотела с тобой обсудить.
Она снова умолкла. Комнату теперь освещал только огонь в очаге — блики солнечного света высоко на голых стенах уже давно померкли.
— Я долго откладывала эту беседу по целому ряду причин — не буду утомлять нас обоих их перечислением, — начала она медленно. Разумеется, допытываться Северус никогда не станет — приличным детям это не положено. — Но сейчас ты уже достаточно взрослый — даже более, чем достаточно. Надеюсь, что-то из сказанного даже осядет у тебя в голове.
Северус молча выжидал. Матери повезло даже больше, чем она предполагала: сейчас все разумные аргументы осядут у него в голове куда более охотно, чем в шестнадцать. Он уже не такой идиот, каким был тогда — хотя бы в некоторых аспектах.
— Прошлым летом, — сказала она задумчиво, — когда ты постоянно прятался у себя в комнате, выглядел так, словно у тебя сердце разбилось, и больше не произносил имя той девочки, я подумала, что это уже случилось.
— Это? — переспросил Северус.
Ответный взгляд его матери к дальнейшим расспросам не располагал.
— Буду весьма признательна, если ты не станешь меня перебивать, — отчеканила она таким голосом, что даже огню в камине захотелось бы съежиться. — Полагаю, я достаточно разумна, чтобы объяснить свою мысль без чужих подсказок.
