— И тогда, — промолвила мать, и глаза ее были темны, непоколебимы и бездонны, — ты сможешь свободно жить собственной жизнью, не нуждаясь в каких-либо гарантиях.
* * *
27 декабря 1976 года
Лили была уверена, что Петунья подходит к жизни совсем не так, как нормальные люди. (Тот еще парадокс, если вдуматься, поскольку желание быть нормальной всегда манило Петунью на манер путеводной звезды). Нормальный человек, когда он не в восторге от общества навязанного ему больного, будет прямо-таки сгорать от нетерпения, дожидаясь, пока тот поправится. Петунья же окружала пациента столь удушающей заботой, что терпеть ее в качестве сестры милосердия становилось сущей пыткой. В качестве орудий оной она совершенно немилосердно использовала подносы со специально сваренным супом и теплым питьем.
Лили даже не подозревала, что вся эта суета вокруг нее — подушки, которые ей постоянно взбивают, бумажные носовые платки, которые постоянно убирают с пола, и бесконечные стаканы с соком, которые постоянно нужно допивать — что все это заставит ее почувствовать себя такой... никчемной. Когда Пожирателям Смерти надоест брать уроки у миссис Снейп, они вполне могут заглянуть за конспектиком к Петунье. В ее руках ассорти из разных крекеров превращось в столь же грозное оружие, как готовая к бою волшебная палочка.
Как ей это удается, Лили совершенно не понимала. Все равно что смотреть на совершенно ровную скатерть на столе: видеть — видишь, а повторить этот фокус не можешь. Возможно, виноват был особый блеск в глазах Петуньи? Или та интонация, с которой сестра спрашивала, не нужно ли Лили что-нибудь? Или же механическая щетка для уборки — Петунья появлялась откуда ни возьмись и молча водила ею по ковру, убирая крошки и салфетки. Возможно, дело было в коробке с бумажными платками — сестра выравнивала ее по краю столика всякий раз, как Лили доставала себе платок и нарушала строгую симметрию. Или в этом негромком хмыканье — причем с непредсказуемыми интервалами, так что даже непонятно было, отчего хочется громче вопить — от того, что она опять хмыкнула, или от того, что она все еще молчит.
Как бы там ни было, но когда ближе к полудню в дверях появился Северус, — сверкая глазами и бесшумно как тень, — Лили чуть не разрыдалась от облегчения.
— Сев! — воскликнула она, разрываясь между тремя противоречивыми желаниями: потянуться к нему, ткнуть в Петунью обвиняющим перстом и прочистить забитый нос. В итоге она высморкалась в бумажный платок, и, как только Петунья отвернулась, чтобы смерить новопришедшего недовольным взором, указала на сестру пальцем и беззвучно проартикулировала: "Спаси меня", — умоляюще взглянув на Северуса.
— Петунья, — сказал он, и вида не подавая, что заметил этот отчаянный призыв, — вывела свою щетку на прогулку, как я погляжу? Должно быть, Лили разводит дичайший беспорядок.
Петунья явно не знала, что на это ответить. С одной стороны, это был Северус, и выражение его лица наводило только на мысли о каком-то завуалированном оскорблении, поэтому именно это она и заподозрила. С другой стороны — на оскорбление сказанное не особо тянуло, и более того — оно вообще не слишком вязалось с тем, что мог бы сказать знакомый ей Северус.
Помедлив, она переводила взгляд с него на сестру. Потом перехватила покрепче механическую щетку и сказала в сторону Лили: "У тебя сок заканчивается", — так, словно на пороге стоял не человек, а какая-то вешалка для одежды. Она ухитрилась протиснуться в дверь мимо Северуса, попутно двинув ему в ребра ручкой щетки, и выйти из комнаты, так и не подав виду, что его заметила.
— Что это было? — спросила Лили, снова сморкаясь в бумажный платок.
Северус пожал плечами. Притворил дверь одной рукой, другой рассеянно потирая ушибленный бок.
— На такое сложно придумать ответ. По крайней мере, ей. Как я и думал.
Затем его внимание переключилось на нее — весьма ненавязчиво, но Лили все равно почувствовала, что ее словно просветили рентгеновскими лучами.
— Ты выглядишь на редкость изможденно, хотя весь день провалялась в постели.
— Потому и выгляжу, — объяснила она — наполовину жалобно, наполовину возмущенно. — Можно подумать, тебя самого легко задержать в кровати хоть на час, господин худший в мире пациент. Помнится, когда ты подцепил грибковую золотуху на четвертом курсе, мадам Помфри пришлось тебя привязать, чтоб ты не удрал из больничного крыла.
— По-моему, от температуры у тебя начались проблемы с памятью, — сказал Северус. — Никогда не носил столь пафосный титул.
Он выдвинул из-за письменного стола стул с подлокотниками и опустился на него, выглядя при этом почти так же официально, как Петунья. Лили постаралась не улыбнуться.
Дверная ручка начала поворачиваться.
— Не оставляй меня с ней одну, — прошептала Лили, и секундой позже в комнату прошествовала Петунья — губы сжаты в тонкую линию, в руках — кувшин с соком.
Побуравив немного взглядом Северуса, она глянула на Лили с подозрением. Поставила сок на столик, выровняла коробку с бумажными платками, поправила на Лили одеяло. Северус наблюдал за ней, словно изучая диковинное животное на предмет пригодности в ингредиентах для зелий. Наконец Петунья окинула комнату жгучим взором, пришла к выводу, что даже ей тут нечего больше приводить в порядок, и соизволила выместись восвояси, дважды хмыкнув напоследок.
Лили и Северус остались сидеть в благоговейной тишине, как будто им только что довелось лицезреть волшебный спектакль. Впрочем, в некотором роде так оно и было.
— Бог ты мой, — произнес Северус.
— Она такая со вчерашнего дня, — простонала Лили, схватилась за коробку с платками и опрокинула ее со столика. Северус нагнулся за коробкой одновременно с ней — они сшиблись лбами, и он что-то пробормотал под нос — к счастью, неразборчиво, не то она наверняка бы вспыхнула до ушей.
— Не переживай, — утешила его Лили, потирая голову. — Это все равно лучше, чем двенадцать часов Петуньи.
Северус взглянул на нее пристально и оценивающе.
— Она постоянно выравнивает коробку — дело в этом?
— Не только. Еще в том, как она хмыкает. И в соке. И вообще во всем. Может, она надеется удушить меня заботой?
— Или же застращать до полного выздоровления.
— Да я и так хочу поправиться, только чтобы деться от нее поскорее.
Северус поставил бумажные платки на столик — наискосок и совершенно асимметрично; Лили тепло улыбнулась. Он снова надел черный джемпер; волосы его — опять немытые — начали слипаться в сосульки, а штаны прохудились на коленке. Ей ужасно хотелось его обнять, но она знала, что он воспротивится. Северус реагировал на объятия еще хуже, чем на подарки.
— Значит, мама все-таки заставила тебя взять куртку, — сказала Лили бодро.
— Тебе есть чему у нее поучиться, — только и сообщил он в ответ. Выудил шариковую ручку из хаоса на письменном столе и начал медленно поворачивать ее между указательным и большим пальцами. Зрелище было почти гипнотизирующее.
— Факт, — согласилась Лили удрученно. Она хотела бы вести себя со своими детьми так же, как мама — быть такой же доброжелательной и терпеливой, но уметь настоять на своем.
Не такой, как мама Северуса...
— Как дела дома? — спросила она. Она всегда задавала ему этот вопрос, и Северус всегда отделывался односложными, ничего не значащими ответами... Лили и помыслить тогда не могла, что все окажется настолько плохо...
Господи, какой же она была наивной. И это тогда, когда ей больше всего требовалась мудрость. Возможно, этот так называемый "второй шанс" на самом деле лишь ценный урок по ретроспективному анализу...
— Мать все еще собирает вещи, — сказал Северус. — У нее очень много книг, — добавил он.
Лили невольно улыбнулась:
— Ах вот как это тебе досталось.
— Да, она мне оставляет кое-что из своей библиотеки, — Северус то ли предпочел не понять намек, то ли не включил сегодня чувство юмора.
— Ты уже разобрался, отчего обведена та дата на календаре?
— Да, — ответил он небрежно.
Лили моргнула.
— Сев! Что ж ты раньше молчал? И почему же?
— Это не слишком важно.
В выражении его лица ничто не указывало на ложь, но она все равно прищурилась.
— Да-а-а? А что случилось с твоим "я знаю, что это важно"? Сев, ты сам сказал — ты из-за этого даже домой вернулся! Ты же ненавидел уезжать из Хогвартса — но из-за этого события все-таки уехал. — Он открыл рот, вероятно, собираясь скормить ей какую-нибудь ложь, но она успела встрять первой: — Я думала — это посвящение в Пожиратели.
Повисла короткая, пульсирующая тишина — а потом Северус фыркнул и сказал:
— Как жаль, что Темный Лорд, — Лили ненавидела, когда он так его называл — от "Волдеморта" ее так не передергивало, — в данный исторический период не оказался — не окажется? — настолько беспечен, чтобы раздавать Метку болтливым школярам. Нет, это не инициация.
